Преданность. Повесть о Николае Крыленко

Супруги Крыленко совсем не ожидали встретить в Поронине Малиновского. Елена Федоровна даже немного растерялась: она была убеждена в том, что он сбежал из Петербурга из страха быть разоблаченным и, конечно, постарался замести следы. А он явился на партийный суд во всем великолепии и, по-видимому, нимало ни о чем не тревожился, будто, как и они с мужем, был вынужден покинуть Россию по не зависящим от него причинам. В добротном костюме, блестящих штиблетах, он выглядел бы респектабельно — тронутое оспой лицо его было тщательно выбрито, усы нафабрены и расчесаны специальной щеточкой «на пробор», — если бы от него не разило так сильно духами, а чуть раскосые глаза не бегали беспокойно, словно выискивая, на ком из присутствующих задержаться. И еще, как отметила Елена Федоровна, его облику явно недоставало той непременной простоты, которая приходит к человеку истинно культурному. Впрочем, Елена Федоровна судила о нем до некоторой степени пристрастно. Николай Васильевич считал, что Малиновский всегда был таким, а поэтому смотрел на него без особой неприязни. Ему даже импонировало то, что беглец сам явился на партийный суд и этим как бы отчасти оправдал себя.

Когда все расселись, установилась тишина, обычно наступающая перед самым началом совещания. Каждый из присутствующих вел себя при этом по-своему. Надежда Константиновна что-то записывала. Изредка она трогала гладко зачесанные волосы и с некоторым сочувствием посматривала на Малиновского. Тот уставился в пол, сцепив пальцы вытянутых книзу рук. Рядом с женой, подперев лоб кулаком, сидел Владимир Ильич. Лицо его сейчас было озабоченным и строгим. Он чертил карандашом на листе бумаги замысловатые спирали. Было видно, что предстоящая процедура ему очень неприятна. Николай Васильевич знал, что Ленин, как всегда, меньше всего был склонен поддаваться каким-то своим симпатиям или антипатиям и неукоснительно требовал от соратников максимальной объективности при обсуждении того или иного вопроса, касающегося партийных дел. Теперь предстояло обсудить весьма серьезное дело, и не просто рядового партийца, но члена ЦК и депутата. Он склонился к своему соседу, которого Николай Васильевич до сих пор не видел, но слышал о нем многое: образован, порвал со своей буржуазной средой и целиком отдал себя революции, человек неподкупной совести и принципиальности. Это был член ЦК Ганецкий, единодушно избранный председателем партийной комиссии, которая должна была обсудить поведение думского депутата. В эту комиссию вошел и Ленин. Ганецкий встал, оперся на стол ладонями.

— Начнем, пожалуй, очную ставку, — сказал он.

— Повторите сейчас при товарищах по работе все то, что вы говорили о причинах своего ухода из Думы, — обратился к Малиновскому Ленин, остановив взглядом Елену Федоровну, которая хотела было что-то сказать.

Малиновский поднялся, поставил перед собой стул и, сжимая его спинку бледными руками, начал, уткнувшись взглядом в одну точку:

— О том, что у меня с членами фракции сложились невыносимые отношения, я говорил — и теперь подтверждаю это. Бадаев обвинил меня чуть ли не в умышленном пропуске абзаца декларации, Петровский вторил ему, да и другие депутаты относились ко мне более чем пристрастно. Вполне понятно, что я не мог оставаться в Думе. Там, где нет взаимопонимания, не может быть нормальных условий для работы. Ко всему этому, я должен был жить под постоянной угрозой разоблачения своего прошлого, своей личной драмы, о которой я подробно рассказал членам партийной комиссии. Повторяю: эта история произошла задолго до моей женитьбы… — Он говорил, по своему обыкновению, очень убедительно, а взволнованное лицо, дрожащий голос не оставляли сомнений в его искренности. — Здесь присутствуют дамы. Я не считаю для себя возможным входить в интимные детали, о которых уже известно членам партийной комиссии. Дело касается чести женщины…

Все присутствующие слушали его с напряженным вниманием. Зиновьев прошептал Ганецкому:

— Сами видите, что нервы у него совершенно никудышные. Уход из Думы можно объяснить усталостью, нервностью и, пожалуй, болезненным самолюбием, но у меня нет и тени сомнения в том, что он не провокатор.

Николай Васильевич, хотя и знал от жены о некоторых, более чем настораживающих поступках Малиновского, не мог оставаться безучастным к тому, как безжалостно обошлась с ним судьба.

Одна Елена Федоровна смотрела на бывшего депутата с откровенным недоверием.

— Хорошо, — кивнул Ганецкий, когда Малиновский умолк, — ваши показания мы проверим. Садитесь. — Он повернулся и Елене Федоровне: — Вам слово, товарищ Галина.

— Повторите все, что вы сообщили о подозрительном поведении Малиновского, — сказал Ленин. При этих словах Малиновский метнул на Розмирович тревожный взгляд и тотчас принялся рассматривать свои руки.

Волнуясь, Елена Федоровна заговорила: