Преданность. Повесть о Николае Крыленко

— В своем письме в ЦК я подробно изложила все доходившие до меня слухи, все свои подозрения, которые перешли потом в уверенность. Если бы вы сами видели, если бы слышали Малиновского, с которым я сталкивалась ежедневно, то и у вас тоже была бы уверенность в его виновности… На наших собраниях он сообщал свои впечатления по поводу каких-либо фактов необыкновенно увлеченно и красноречиво, а в Думе та же речь получалась у него гораздо бледнее, он как бы сглаживал острые углы. Случай с конспиративным письмом — его я обнаружила в своем чемодане по приезде в Харьков — окончательно убедил меня в своих подозрениях…

— О чем вы, Елена Федоровна! — возмущенно перебил ее Малиновский. — Какие углы, какое письмо?! Не гневите бога, вы же с моими ребятишками возились!..

— Вам будет дана возможность высказаться еще, а пока воздержитесь от замечаний, — остановил его председатель. — Продолжайте, Елена Федоровна.

— Я все написала в ЦК, объяснила и теперь готова повторить: я совершенно убеждена в том, что Малиновский — провокатор.

— Что? — Малиновский вскочил, на его скулах отчетливо проступили оспинки. Он задыхался от негодования.

Елена Федоровна порывисто шагнула к нему:

— Да. Я утверждаю это!

Николай Васильевич смотрел на нее встревоженно, старался перехватить ее взгляд, успокоить. Все то, что она говорила, ему было известно, он разделял ее чувства, но не мог избавиться от мысли, что она излишне сгущает краски. Да, Малиновский самовольно покинул Думу и за это должен понести суровое наказание, но чтобы обвинить его в провокаторстве, у нее недоставало прямых улик. Подозрений много, но они не подкреплены фактами. Презумпция невиновности… Он не успел додумать: Малиновский, уже совершенно не владея собой, обрушил на Елену Федоровну такой поток оскорблений, что Николай Васильевич, едва сдержав себя, чтобы не дать ему пощечину, воскликнул:

— И этот человек только что говорил нам о бережном отношении к женской чести! Это низость, Малиновский! — Николай Васильевич встал, сжав кулаки. — Если бы не партийная дисциплина, я научил бы вас приличному отношению к женщине.

Малиновский разразился площадной бранью.

— Прекратите! — прервал Ленин, и Малиновский вдруг замолчал, всхлипнул, из его глаз брызнули слезы.

— Жалкий актер, — пробормотала Елена Федоровна и села.

— Вы можете быть свободны, — сказал Малиновскому Ганецкий, — но прежде вам не мешало бы извиниться перед Еленой Федоровной.

Малиновский вышел молча.

— Да, положение, — проговорил председатель. Добавил после паузы: — Но при всем при этом у нас пока нет сколько-нибудь неопровержимых доказательств предательства. Необходима строжайшая проверка.

— Вы убеждены в виновности Малиновского. Я это вижу и понимаю вас, — сказал Владимир Ильич Елене Федоровне, — вы имели возможность наблюдать его вблизи продолжительное время. Но одних подозрений недостаточно. Чувств — тоже, — голос его сделался жестким, — мы должны не только предъявить обвинение, но и доказать его, трижды, четырежды все проанализировать, проверить, перепроверить…

Партийная комиссия допросила много свидетелей, устроила ряд очных ставок, постановила пригласить в Краков свидетелей из Варшавы или направить туда своих агентов, но разразившаяся империалистическая война помешала довести расследование до конца.

Чета Крыленко перебралась в Швейцарию, в деревеньку Божи.

— Нате вам Божи, что нам не гожи! — шутил Николай Васильевич, подбадривая Елену Федоровну. Она грустно улыбалась.

Вскоре после своего ареста, а затем освобождения Ленин тоже вынужден был покинуть Белый Дунаец. Он поселился в Берне.

20

Супруги Крыленко часто навещали Ленина. Николай Васильевич хорошо понимал, что беспокоило Ильича. Точно такие же думы не оставляли и его. Угнетала мысль о том, что война мешает скорому возвращению на родину, где его пребывание — об этом говорил и Владимир Ильич — сейчас особенно важно. Теперь, когда лжепатриоты всех мастей ратовали за войну до победного конца, было совершенно необходимо усилить работу по разъяснению задач партии большевиков. Одни большевики, которых прозвали пораженцами, выступали с открытым забралом: да, они против войны, за поражение России. Ленин утверждал, что победа России не принесет рабочему классу ничего хорошего, только усилится гнет трудового народа. Именно теперь, когда тысячи мужиков и рабочих одеты в шинели, следует усилить антивоенную пропаганду. Для этого надо было вернуться в Россию. Он как-то вскользь сказал о том, что, по всей вероятности, товарищу Абраму предстоит дальняя дорога кружным путем, через границы стран, которые так или иначе, но втянуты в войну. Но, кажется, он и сам сомневался в возможности этой поездки. Во всяком случае, ни о чем конкретно они тогда не договорились, а поэтому Николай Васильевич счел нужным скрыть от жены этот разговор. Однажды Владимир Ильич предложил:

— А не махнуть ли нам в горы, товарищ Абрам?