— Володя, ты же обещал, — напомнила Надежда Константиновна.
— Да, да, Надюша, больше не буду. Давайте просто дышать и любоваться окрестностями! — рассмеялся Владимир Ильич и так поддал палкой подвернувшийся камень, что он, описав дугу, улетел почти к самому озеру.
По молчаливому уговору женщин компания разделилась: Ильичи ушли вперед, а Николай Васильевич с Еленой Федоровной приотстали, потом свернули к озеру.
Легкий ветер гнал к берегу плоские волны. Они набегали на песок, оглаживали его. Вдали маячила рыбацкая лодка. Она то увеличивалась на глазах, то вдруг совершенно исчезала, будто проваливалась. Сидевший в ней рыбак казался неподвижным, а на самом деле, вероятно, колдовал над своими удочками.
— Это, наверное, счастливый человек, — раздумчиво сказала Елена Федоровна. — Сейчас половит рыбку, вернется к семье, детям.
Она скучала по России и хотя не жаловалась на свою судьбу — Коля, ее Коля, был рядом, — но для полного счастья ей не хватало Галиного смеха. Смех у дочери был особенный, заливистый и звонкий. Она вздохнула:
— Хорошо и здесь, а дома все-таки лучше.
— Где же твой оптимизм? — улыбаясь, спросил Николай Васильевич. — Вспомни, как тебе хотелось попасть в здешние благодатные места, в это горно-озерное приволье, а теперь стоишь на берегу расчудесного озера и нагоняешь на себя тоску. Каково же тогда Ильичам? Они уже столько времени не видели родных берез…
— Березы… — мечтательно проговорила Елена Федоровна.
На минуту ей представилась весенняя рощица, белый, будто припудренный ствол с бугристыми розовыми потеками застывшего березового сока. Кап… Кап… Кап… — падали сладкие, прозрачные капли в берестяной конусок.
— Если бы ты знал, Коля, как хочется мне домой!
— Скоро, Ленуша, очень скоро мы вернемся домой. Если бы не война, давно уже испросил бы разрешение ЦК. — И, чтобы окончательно развеселить жену, сказал Неожиданно для себя: — Мне кажется, что Старик склонен послать нас с тобой в Москву.
Елена Федоровна насторожилась. Раньше Николай никогда не говорил о возможности поездки в Россию, да еще и скорой. Она потянула его за рукав:
— Так что же мы стоим? Пойдем скорее!
— Куда?
— К Ильичам. Да вон они, сами сюда идут!
— Ну, душа моя, как ты разволновалась. Знал бы, не говорил до полного прояснения. Владимир Ильич, пожалуй, будет недоволен.
— Да ты что, Николай! — воскликнула Елена Федоровна. — У тебя определенно домостроевские понятия. Но ты, наверное, забыл, что я равноправный член партии!
— Полно, душа моя, кто же ущемляет твои права? Просто разговор у нас с Ильичей был предварительный, не хотели раньше времени волновать.
— Нашли кисейную барышню! Что же, я в обморок упала бы? Как тебе не совестно, Коля? — Она вдруг прижалась к нему, и на глазах у нее показались слезы. Это от радости. Он обнял ее.
Вскоре подошли Ильичи.
— Ну что, друзья, пора возвращаться? — спросил Владимир Ильич, переглянулся с Николаем Васильевичем и сразу же понял, о чем говорили молодые супруги, сказал, что Центральный Комитет партии решил направить Крыленко и Розмирович в Москву для усиления антивоенной агитации, и добавил: — Не хочется вас отпускать, но ничего не поделаешь — надо. Совершенно необходимо наладить новые связи, организовать на месте печатание подпольной литературы. Опыт у вас есть, знания — тоже, энергии не занимать стать, а остальное приложится.
Засиделись они тогда у Ильичей. И хотя все уже было оговорено, уточнено, расходиться им не хотелось: скоро ли доведется встретиться снова? И где — на чужбине или на родине?
Ильичи откровенно завидовали супругам Крыленко: Ленину нельзя было показываться в России.
— Вот, пожалуй, и все напутствия, — сказал он на прощание, — теперь на вас надежда. Подготовите почву, а там и мы в скором времени нагрянем. Письменных поручений не будет, так что, Николай Васильевич, целиком полагаюсь на вашу удивительную память. Матери вашей, Ольге Александровне, кланяйтесь, привет ей большой от нас с Надеждой Константиновной.
— Если доведется увидеться…
— Увидитесь, обязательно увидитесь: от Москвы до Петрограда рукой подать.
Напоследок Николай Васильевич попросил Надежду Константиновну записать петроградские адреса, продиктовал их по памяти. Записной книжкой он не пользовался, и это неизменно вызывало восхищение у Ильичей.
Пробравшись в Россию окольными путями, через нейтральные страны, супруги быстро включились в работу московского большевистского подполья.
Но в это время в Москве особенно сильно свирепствовала полиция, арест следовал за арестом, и как подпольщики ни конспирировали свои действия, они жили под постоянной угрозой провала.
— Охранка совсем обнаглела: даже большевистских депутатов арестовала, учинила над ними суд по законам военного времени, — сокрушенно говорила Елена Федоровна, — а наши листовки с протестом против действий царских сатрапов — это же капли в море.