Преданность. Повесть о Николае Крыленко

— Да вроде бы, — смутился Ванятка, — я такой песни отродясь не слыхивал.

— Ты в школе учился? — улыбнулся Николай Васильевич.

— Не, с малых лет в батраках. Поповская дочка раза два показывала буквы, но плохо запомнилось: аз, буки, веди, глаголь, а дальше, хоть убей, не помню.

— А ты послушай Седойкина — эта грамота тебе потом обязательно пригодится.

— Грамота?! Да при голосе любой песню споет, — рассмеялся Ванятка.

— Одно — петь, а другое — понимать. Про бродяг да камыши и пьяный затянет, — наставительно заметил Мирон. — Слушай, пехота, настоящую песню, со смыслом. Петь не буду — не место, а слова скажу. Говорится так: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем…»

— Мудреные слова, — сказал солдатик. — Тут без аз, буки и верно, ничего не поймешь.

25

Директор департамента принял Белонравова вроде бы с почетом, вышел из-за стола и, усадив в кресло, торжественно сказал:

— Сейчас, когда отечество в опасности, мы с вами должны всерьез подумать, как лучше поставить дело, чтобы внутренний враг не поднял голову в самый неподходящий момент. Вам надлежит в кратчайший срок отправиться на Юго-Западный фронт.

Это был удар. Белонравов понял, что не оправдал надежд начальства. Он было намекнул на свои заслуги, однако директор департамента нахмурился:

— Право, не стоит обсуждать этот вопрос. Вам предоставляется почетное право доказать свою преданность нашему делу на передовой… в чине капитана.

…На передовой Белонравов чувствовал себя обойденным, обманутым в своих лучших надеждах, но при этом с гордостью называл себя фронтовым офицером. Получив ранение, он отказался отправиться в тыловой лазарет и долго ходил с перевязанной рукой, подвесив ее на черную косынку.

— Ну, господин прапорщик, благодарите свою звезду, — сказал он однажды утром, когда Николай Васильевич вернулся из разведки и привел с собой немецкого офицера. — Если бы мы сменили позиции, вам пришлось бы испытать участь вашего пленного. Кстати, «язык» оказался весьма ценным. Я отправил его по назначению. Но должен заметить, что вы ведете себя недостаточно осторожно. Поверьте моему опыту: среди ваших солдат не только ваши единомышленники, поверьте мне, к вам я не питаю неприязни, более того — уважаю. Вот почему я считаю необходимым предостеречь вас.

— Надеюсь, и впредь вы не измените своего отношения ко мне, — иронически поклонился Николай Васильевич, — и не запятнаете честь фронтового офицера доносом.

— Зачем? Мы сейчас в одном окопе, — усмехнулся Белонравов. Прямота прапорщика понравилась ему, он пригласил Крыленко к себе и неожиданно повел такой разговор:

— Объясните мне, Николай Васильевич, — сказал он, наливая водку, — объясните мне… Впрочем, давайте сначала выпьем и хорошенько закусим: вам прошлые сутки пришлось основательно попоститься. Ваше здоровье. — Он выпил не сразу, с паузами, как истый гурман, пожевал галету, напил себе снова. — Прошу извинить: никак не могу приучить себя есть сразу после первой. Вам налить? Нет? Что ж, тогда я выпью в одиночестве, а вы закусывайте. — Выпил, сказал зажмурившись: — Первая рюмка — разведчица, действует на вкусовые точки, прощупывает их и сообщает организму некоторые сведения о качестве напитка. Вторая — прорыв и немедленное действие. — Теперь он не прикоснулся к галете, отрезал себе большой кусок сваренного на пару мяса, поперчил и начал с аппетитом есть, поглядывая на прапорщика повлажневшими от удовольствия глазами. О том, что его интересовало, он заговорил не сразу, прежде насытился, выпил еще и только тогда продолжил: — Вы большевик, это мне, как вы понимаете, хорошо известно.

— В этом мире многое меняется, — уклончиво ответил Николай Васильевич. Он не терялся в догадках, так как хорошо понимал, что такой ревностный служака, последовательный враг революции, неспроста оказался на передовой позиции. «Знать, — подумал Николай Васильевич, — охранка почуяла, откуда ветер дует». А поэтому он постарался подыграть Белонравову. — Время течет, привязанности изнашиваются, почему бы и мне не изменить свои взгляды? Сейчас, на фронте, происходит быстрая переоценка ценностей. Ничего не поделаешь, господин ротный, перед пулей все мы равны, независимо от вероисповеданий.

Говоря так, Николай Васильевич похрумкивал галетой.

— Не надо уловок, господин прапорщик. В свое время мне приходилось сталкиваться и с меньшевиками. По некоторым наблюдениям я пришел к выводу, что сила за вами.

Он наполнил стаканы, но пить, как и прапорщик, не стал, неожиданно помрачнел, начал сетовать на свою судьбу, потом заговорил о том, что он противник всяких партий, причем заговорил не дилетантски, но обстоятельно.