Преданность. Повесть о Николае Крыленко

Они только что вернулись из Таврического дворца, где проходил съезд фронтовиков, и еще не остыли от дебатов, а Николай Васильевич говорил, будто все еще стоял на трибуне, плавающей в табачном дыму, бросал гневные слова в лицо бледному человеку в наглухо застегнутом френче:

— Солдаты думали, что революция даст им мир, а вместо этого Временное правительство даже запрещает говорить о мире, грозит расстрелом за братание. Фронт требует немедленного прекращения войны!

— Тише, тише, Коля, Маринку напугаешь. Все правильно, но я ведь не Гучков и не Керенский, за что ты на меня напал? — смеялась Елена Федоровна, баюкая дочь.

Они склонились над Маринкой, касаясь головами. Некоторое время молчали, думая об одном: что ждет эту кроху завтра? Что ждет их самих в эти решительные для судьбы России и революции дни?

— Снова на фронт? — спросила Елена Федоровна.

— Сначала в Каменец-Подольск на съезд. Сегодня встретился с Владимиром Ильичей. Он поручил мне выступить перед делегатами-фронтовиками. Обстановка там будет для нас неблагоприятная: из семисот делегатов только человек пятьдесят большевиков. Придется повоевать с трибуны.

— Когда едешь?

— Съезд намечен на седьмое мая, но мне надо быть на месте раньше. Необходимо поговорить с окопниками и вообще осмотреться. Так что надо выехать сегодня.

Временное правительство вынашивало планы наступления на фронтах. Для подготовки его оно решило использовать съезд фронтовиков в Каменец-Подольске. На съезд прибыл сам Керенский.

С этим прямым как жердь человеком Николаю Васильевичу доводилось встречаться в думских кулуарах. Бывший трудовик, теперь лидер эсеров был способен на какую-нибудь экстравагантную выходку. Так оно и получилось. Как только Николай Васильевич получил слово, Керенский крикнул из своей ложи:

— Ответьте, прапорщик: если дадут приказ наступать, вы, как офицер, выполните его или нет?

Керенский вытянул шею, приложил ладонь к уху, ожидая ответа. Вопрос был явно провокационный. Ответить на него отрицательно — значило восстановить против себя тех, кто жаждал наступления и мог обвинить прапорщика в элементарной трусости. Николай Васильевич усмехнулся, бросил на ходу:

— Если приказ будет, я пойду в наступление, хотя бы пришлось лезть под проволочные заграждения. — Он подошел к трибуне, обвел зал спокойным, уверенным взглядом. — Если приказ будет, я пойду в наступление, — он сделал паузу, посмотрел в сторону ложи Керенского, сказал: — но убеждать своих солдат наступать не буду. Наступление не в интересах революции и солдат.

Зал загудел. Керенский сделал вид, что не расслышал заявления прапорщика, но судя по тому, как он еще более побледнел, негодование душило его. У лидера эсеров были основания предполагать, что Крыленко, если его вовремя не обезвредить, еще доставит немало хлопот Временному правительству, было ясно, что председатель армейского комитета, этот крепыш, пользуется огромным авторитетом среди солдат. Он говорил с трибуны так, как если бы сидел с делегатами съезда в одном окопе:

— Я горжусь, что выступаю здесь как представитель Центрального Комитета революционной организации тыла и в то же время являюсь представителем революционеров-окопников…Тот факт, что в окопах и далеком от них партийном центре одинаково оценивают политические вопросы, дает мне уверенность, что это не случайность и что большевизм в дальнейшем найдет почву в сознании окопа.

Крыленко убедительно доказал, что коалиционное правительство не способно вывести страну из тупика, а растущий в стране экономический кризис вызван действиями эсеров и меньшевиков, вошедших в сговор с буржуазией.

Вернувшись из Каменец-Подольска на фронт, Николай Васильевич ни на час не прекратил своей революционной работы. При всяком удобном случае он разъяснял солдатам, чего от них требовала революция.

Мало-помалу даже Ванятка стал кое в чем разбираться. Он уже не робел перед прапорщиком. Вот и сегодня он постарался устроиться поближе к Николаю Васильевичу, когда, по обыкновению, вокруг него собрались солдаты.

— Хочу рассказать вам, почему я еду в Питер, а вы мне поможете как следует подготовиться. Я вот тут кое-что написал. Послушай, Мирон, и ты, Силантий, и ты, Иван, послушай. Дело вот в чем. Перед Всероссийским съездом вы, солдаты-окопники, должны сказать свое слово. Как, Иван, по-твоему, мы должны поступить с буржуями?

— Под корень их! — воскликнул Ванятка, помаргивая белесыми ресницами, и даже затвор винтовки передернул.

— Тихо ты с винтом, еще ненароком пальнешь в кого из нас заместо буржуев, — приструнил его Мирон.

Ванятка осклабился:

— Да она у меня пустая, обойму-то я еще надысь вынул, чтобы под горячую руку не нарушить замирения.

— Погодите, погодите, Ванятка в корень смотрит. Я вот почитаю, а вы послушайте. — Николай Васильевич достал из кармана блокнот, полистал его и начал: