Пределы реформ. Министерство внутренних дел Российской империи в 1802-1881 годах

Несмотря на то что по новым правилам непосредственно цензурное преследование поручалось судам, на практике само МВД – при посредстве новоявленного аппарата в виде Главного управления по делам печати – регулировало передачу дел в судебную инстанцию, а также пользовалось правом инспектировать и осуществлять надзор за большинством звеньев печатной промышленности. Более того, в точности списанные с печатного законодательства Второй империи Наполеона III валуевские «временные правила» наделяли МВД полномочиями выносить предупреждения изданиям, признанным нарушающими бюрократические стандарты вкуса и политической пристойности. После трех предупреждений следовал либо полугодичный, либо же окончательный запрет к печати издания-нарушителя. И Валуев, как известно, этим правилом воспользовался: в середине 1866 года, после покушения Каракозова, были запрещены радикальные «Современник» и «Русское слово»[404]. При этом жесткость Валуева в отношении антигосударственных публикаций не была ангажированной, и министр нередко преследовал и издания правого направления, вроде катковских «Московских ведомостей» [Ruud 1969: 241–244; Оржеховский 1973: 29–33, 46–52; Твардовская 1978: 60–70].

Несмотря на попытки правительства представить новые цензурные правила как прогрессивные, эффект был совершенно обратным, внушив лишь новые страхи, ибо печатный мир теперь вверялся усмотрению МВД – карать или миловать. Идея об ответственности постфактум, безусловно, самым пагубным образом отразилась на авторах и их готовности публиковаться – эффект, непременно сопутствующий любой системе карательной цензуры. Контролируемые публичные дебаты или же искусственная общественность – словом, то, к чему стремились реформаторы 50-х, – теперь следовало видоизменить в рамках новоучрежденной цензурной структуры; дебаты по-прежнему могли проводиться, однако же МВД, будучи охранителем государственных интересов, соответствующим образом вооружалось с целью подчинения прессы и прочего пишущего сообщества. Орудие же подобного рода предлагало отлаженный механизм утверждения традиционных бюрократических ценностей и представлений о государственных интересах. Уже при Валуеве и в особенности при Тимашеве и Макове МВД связывало свою цензурную политику с противостоянием с пореформенной судебной системой и стремлением вернуть в административный порядок монополию на политическое правосудие.

При этом в валуевский период МВД до известной степени придерживалось идеи о том, что определенные цензурные дела следует разрешать через суд, – ив новой цензурной системе некоторые дела действительно передавались в суды, которые затем выносили вердикты, вовсе МВД не удовлетворявшие. Так, из 21 заслушанного в суде дела ввиду отсутствия доказательной базы Министерством юстиции было отклонено восемь. Еще несколько дел разрешились оправдательным приговором, лишь усилив недоверие администрации к судам и принципам верховенства права, ими представляемым. Радикальное недоверие судам со стороны бюрократов в цензурных делах будет таким же и в уголовных, как было в конце того же десятилетия, когда суд присяжных оправдал откровенно виновную Веру Засулич[405].

Возглавив МВД, Тимашев сперва намеревался избавить ведомство от цензурных обязанностей, но уже вскоре пересмотрел свои взгляды по этому вопросу: 20 ноября 1869 года Тимашев представил в Совет министров меморандум, в котором пенял на скверные измышления, распространяемые безответственными писателями и издателями по причине излишней мягкости «Временных правил» 1865 года. Министр утверждал, что принятые тогда цензурные положения нуждаются в уточнении, особенно в аспекте судебного преследования нарушителей. Одновременно Тимашев развернул успешную кампанию по созданию общегосударственного издания под эгидой МВД. Им стал «Правительственный вестник», целью которого, вместе с продвижением правительственной точки зрения, являлось также лишение статуса прочих официальных и полуофициальных (и, следовательно, не подпадающих под цензурное законодательство) изданий иных министерств, в частности печатавшегося Военным министерством «Русского инвалида», в котором порой проскакивали критические замечания в адрес правительства [Валуев 1961,2: 253–254; Оржеховский 1973: 57–58; Феоктистов 1929: 350].