Предлунные

Вероятно, вокруг нее крутятся несколько мужчин, которые благодаря ей чувствуют себя лучше, поскольку переспали с уродиной. Те, кого возбуждает уродство, и те, кто верит, будто уродливые женщины обладают невероятными эротическими талантами, поскольку им чем-то приходится компенсировать отсутствие красоты. И наконец самые худшие, то есть мужчины, которые любят причинять боль – не физическую, но более утонченную, душевную. Внешне они с ней нежны, говоря, что шрамы ничего не значат, но постоянно возвращаются к этой теме, расспрашивая, откуда те взялись, было ли больно и больно ли сейчас, водят пальцами по изувеченным щекам и гладят их, бередя тем самым раны, хотя и делают вид, будто хотят их исцелить.

Ту частицу человеческого тепла, в которой нуждается каждый, Джайне приходится вылавливать среди садистских извращений и болезненных восторгов.

Мужчины обманывают ее более или менее сознательно, а она позволяет себя обманывать, считая при этом, что ее защищает само знание их мотивов (которые она наверняка должна понимать). Но это неправда – ее ничто не защищает. Даже если ей и известно, какое значение на самом деле имеют все эти сладкие слова и нежные жесты – что с того, если она быстро впадает от них в зависимость?

Теллис стояла посреди спальни, глядя на мертвую женщину. Времени оставалось все меньше.

Насколько далеко все зашло? Поскольку Джайна повесила зеркало в спальне, она видела в нем не только себя, но и себя в обществе других – свое собственное уродство на фоне красоты мужчин, которых к себе приглашала. В том мог заключаться источник очередных мучений, которые Джайна с удовольствием себе причиняла. Смотрела в зеркало во время любовных забав? А может…. может…

«Представь себе, как бы ты поступила на ее месте. Ты ведь тоже уродлива, хотя твое уродство – от старости, а не от увечий».

– Махамени, иди к входной двери и проверь, не возился ли кто-нибудь с замком, – рассеянно бросила она, глядя на стену, где когда-то находилось зеркало. – Нам нужно знать, как убийца проник внутрь.

Едва тот вышел, Теллис метнулась к стене. Она оказалась права – на высоте постели поблескивал круглый глазок вирофотографического аппарата.

6

Висевшие под потолком вентиляторы медленно вращались, перемешивая воздух. Тени их лопастей скользили по лицам работников, падали на столы, оттуда на пол, а затем, бесформенные и дрожащие, вползали на стены. Склонившаяся над переводом Каира слышала топот ног старших сотрудников, которые бегали туда-сюда с текстами, приглушенные разговоры (преобладала тема уничтоженной птицы и отсутствия Джайны Наруми) и треск трансляторов, а дальше, где-то на фоне, равномерный шорох движущихся лестниц.

Зависшие над клавиатурой руки замерли, и на них упала тень вентилятора. Дуновение воздуха взъерошило волосы Каиры, кто-то тихо вскрикнул, когда сквозняк сбросил на пол стопку листов – она не подняла головы, но слышала, как они падают; шелестящий звук невозможно было спутать ни с чем другим. Несмотря на ветер, стояла невыносимая жара; девушка чувствовала, как струйка пота стекает между лопаток, щекоча спину. В сухом воздухе пахло нагретым металлом и чем-то пыльным, вызывая мысли о глубоких темных старых колодцах, в которых давно не было ни капли воды.

Вода. Каира провела распухшим языком по пересохшим губам. «Нужно чего-нибудь выпить», – подумала она, но вместо того, чтобы встать и пойти в буфет, продолжала переводить.

Усталость вонзалась в череп, будто клин. Именно так она себя чувствовала – словно кто-то воткнул ей в мозг кол, от которого по всему телу расходится изнеможение, от переносицы и ниже, к животу, вздымаясь ленивыми волнами. От оживлявшей ее утром энергии не осталось и следа, и теперь вспотевшая девушка охотнее всего легла бы в постель, под холодную простыню. Хотя вряд ли она сумела бы заснуть – ее разум работал будто испорченная машина, раз за разом высвечивая одни и те же образы, возвращаясь к одним и тем же воспоминаниям.

Одетая в черное фигура возле кровати, блеск ножа, умирающая с перерезанным горлом Джайна. Кровь, ее запах, ее цвет, маслянистая гладкость красного на белой коже. Звон разбитого зеркала. Образы, звуки, ощущения – словно горсть не подходящих друг к другу кубиков. Она не могла остановиться – взбунтовавшийся разум кружил вокруг воспоминания с упрямством облаивающей ежа собаки. Каира усмехнулась – настоящего ежа она никогда не видела.

И снова – блеск ножа, умирающая в растущей луже крови Джайна, звон разбитого зеркала. Между этими сценами простиралась темнота. Кто убил убийцу, кто расшиб ему голову о зеркало? Она или Финнен?

Каира все больше утверждалась во мнении, что это был Финнен.

Во всем этом должен быть какой-то смысл, и девушка пыталась его найти. Увлеченные книгой люди анализируют ее, стараясь добраться до источника необычности, но в конце концов остаются наедине с горстью черных буковок на белом фоне, со словами, которые с каждым прочтением становятся все более пустыми, ибо сущность книги куда-то пропадает. Точно также и Каира разложила воспоминания о прошлой ночи на ничего не значащие составляющие.