Назначение министром иностранных дел неопытного Эдуарда Шеварднадзе на место ветерана дипломатии Громыко наглядно демонстрировало, какое значение Горбачев придавал внешней политике[73]. Отказавшись от активной поддержки сателлитов, он сознательно пренебрегал ими, что, помимо прочего, было косвенно направлено против консервативных руководителей восточноевропейских стран. Это дистанцирование вместе с выводом советских войск из Афганистана стали частью стратегии смягчения напряженности между сверхдержавами и одновременно — способом конструирования политического имиджа нового советского лидера. И то и другое удалось Горбачеву с блеском. Он договорился о крупном, хотя и асимметричном сокращении вооружений и о кардинальной разрядке с тем самым президентом США, который в 1983 году заклеймил Советский Союз как «империю зла». «Реформы», подобные перестройке, полным ходом шли в Польше и Венгрии, и хотя в Румынии и Восточной Германии у власти по-прежнему находились сторонники жесткой линии, Западная Европа бредила «горбиманией». В течение четырех лет он шествовал по мировой политической сцене как великий государственный деятель, стремящийся преобразовать мировую систему и обеспечить для своей страны место в ряду развитых западных стран.
А затем почва стремительно ушла из-под ног. В Польше, где руководство пошло на реформы, «Солидарность», в конце 1981-го загнанная в подполье, вышла из него как никогда сильной. На выборах в восстановленный Сенат (верхнюю палату национального парламента) в июне 1989-го она завоевала 99 мест из 100 (единственный независимый депутат в конце концов тоже присоединился к «Солидарности»). В нижней палате, Сейме, польские коммунисты гарантировали себе парламентское большинство, разрешив альтернативные выборы лишь 161 депутата из 460. «Солидарность» взяла здесь 160 мандатов. Коммунистическое большинство обеспечило избрание парламентом на вновь учрежденный пост президента генерала Войцеха Ярузельского. Однако человек, который в 1981 году вводил в стране военное положение, в конце концов вынужден был поручить формирование правительства антикоммунистической оппозиции: таким образом, реформы привели к капитуляции режима.
В Восточной Германии, где реформ не проводилось, результат был таким же. Десятки тысяч жителей страны отправились в соседние социалистические страны и начали там осаждать посольства Западной Германии с просьбами об убежище. Поток беженцев стал еще больше после того, как Венгрия, подталкиваемая к тому западногерманскими кредитами, полностью открыла границу с Австрией. 9 ноября 1989 года в условиях растущего давления со стороны собственного народа (и Советского Союза) кто-то из руководства ГДР на хаотичной пресс-конференции случайно обмолвился о том, что разрешается свободный выезд из страны. После этого толпы людей бросились ломать Берлинскую стену.
Никто не мог предсказать, как в этой ситуации будет действовать советское военное руководство. Оказалось, что к выработке политического курса оно практически не допущено. До 1989 года, утверждал маршал С. Ф. Ахромеев, Горбачев ни разу не обсуждал с военными возможные сценарии действий в Восточной Европе. В марте 1990-го генералитет все же взбунтовался, обвинив руководство страны в лице Шеварднадзе в нежелании консультироваться с военными. Сам министр иностранных дел на совещание, где прозвучали эти обвинения, не явился. Конечно, Горбачев не планировал «сдавать» Варшавский блок. Застигнутый врасплох ходом событий, он потребовал гарантий, что НАТО не включит в свой состав Восточную Германию и не будет распространяться на восток. Однако в мае 1990-го президент США Джордж Буш поставил вопрос об объединении Германии в рамках НАТО. Спустя два месяца Горбачев преподнес более осторожному канцлеру Германии Гельмуту Колю подарок, согласившись на поэтапный и полный вывод советских войск без каких-либо гарантий нейтралитета Германии[74]. Советский руководитель не смог сохранить и Варшавский пакт. Политический курс на построение «общего европейского дома» привел к вытеснению СССР из Европы. «Я бы погрешил против истины, — признавался Горбачев, — сказав, что заранее предвидел, каким путем на деле пойдет решение германского вопроса и какие проблемы возникнут в этой связи перед советской внешней политикой»[75].