– На то имеются иные ходы, и тоже непредсказуемые, как вы верно приметили. – Проводник почесал затылок и взглянул в погрустневшие глаза Любомира Надеевича Ятина. – Или задумали двинуться опять в Гужидею? – продолжил он, заметив искорки сомнения, – прыг, прыг, и делу конец.
– Нет, нет, – путешественник вздрогнул, – я только подумал: работа у вас увлекательная. Творческая. Кругами всё ходите, а дороги не похожи одна на другую.
– Угу. Такая вот жизненная круговерть, – художественный проводник посмеялся, обнял Ятина за талию и проводил до лодочки, – подтолкнуть?
– Подтолкнуть.
Лодочка отчалила.
– Не забудьте челночек зарочить, когда выйдете на берег! – Крикнул проводник. – До поворота. Сразу у леса. Увидите крепёж, палку такую вбуровленную, приметную. С бичевой. Не то лодия сама приплывёт сюда без седоков. Холостою. Сие расточительство есть. Вон туда, в низок приплывёт. Да, и управление держите прямо. Чтобы поперёк не плыть. Скорость уменьшается, да и неудобно. Умеете держать управление? Веслом, веслом держите. Их два. Одно запасное.
«Управление, – проникся этим словом Ятин, – править, делать правильно. А если правильнее было бы податься домой? А? Гребануть обоими вёслами против течения, да – к родной скорлупке». Но уже окончательно проснувшаяся в нём сила воли, обращённая против любого послабления – остепенила его.
Часть вторая.
«ПОДИВОЗЬ»
Глава 21. Гость из заграницы-2
Любомир Надеевич Ятин, создав управление берестяной лодии прямо вдоль течения, иными словами, ветки речной, и выкатив её на волне из ледяной пещеры, ощутил недавно слышаный отдалённый гомон в ещё более полную силу. И оглядел отвесные склоны гор. Но льдов почти не обнаружил. Все ледяные стены, от основания и, немного не добираясь до вершин, – были забиты землёй и камешками. А на них – тьмы тысяч всяких птиц. Пернатые создания сидели, кружили, подлетали, отлетали, и притом безудержно гомонили на разный лад: от писклявости, граничащей с неслышимым зазвуком, до будто рыка низких голосов, почти неотличимых от неслышимого предзвука. «Весна, – сообразил путешественник, вспоминая младшие учебные уроки по основам дикого жизнеустройства, – начало гнездования». Давая себе высокую оценку знаний годового оборота живой уймищи царства «Порядка дикого возделывания», Ятин удовлетворённо подвигал плечами. А они и сами начали подпрыгивать произвольно. Вскоре всё тело ощутило вновь неожиданную для себя неприятность. Это отключилось действие сопровождения подогрева. И путешественник взором своим обнаружил, что лишился излюбленного изображения походной одежды. Только опояска, да висящие на ней мешочки. Всё тело медленно, но верно вступало в крупную дрожь и уже трепетало без остановки. Причём на сей раз, в отличие от Андии, гость Дикарии тотчас понял причину колотуна. Изумление от небывалых видовых красот и праздника жизни, превосходящее объём обычного восприятия, и здесь, в определённой мере, тоже имело место быть. Но обычный холод ясным откровением превосходил вообще всё. «Угу, – пробубнил он, вспоминая щемящее чувство позабывчивости при выходе из дома, – понятно, что важное позабыл: вещественный обогрев, иначе говоря, дедовскую одежду. Как обычно. Ничего вовремя не прихватишь. Привычка всегда оказывается главнее необходимости. А выбор в таких случаях всегда невелик: либо возвратиться, чтобы пути не было, либо махнуть рукой на забытую вещь, но зато обрести гладкий путь»…
Лодчонка шустро пошла вниз по течению со скоростью далеко бегущего здорового человека. Птичий гомон затихал вдали, и вскоре настала тишина. А судно ещё неслось пару-тройку осьмушек вырезки суточного круга, покуда не выбралась на равнинное ложе.