Предпоследний выход

Дополним его имя: он Без-Порожный. Данислав Всеволодович Без-Порожный. Искусник с недавнего времени действительно стал сочинять песни. Многоголосия. Почувствовал он, что настала его новая, счастливая пора. Да, самая настоящая длительность его существования, а не просто сладкое ощущение успеха в обновлённой сочинительной деятельности. Он делал это с упоением, совершенно не отягощая себя творческими муками. Тем более что подробная разработка не требовалась. Он придумывал только напевы, иначе говоря, погудки. Хороши они, свежи, и легко запоминаются. А дальнейшее их выражение намечалась произвольной, на усмотрение исполнителей, иначе говоря, народа. Здесь и предлагалась как бы связь с народом, единение, соучастие. Ему нравилось его нового рода сочинительство, и он того не скрывал ни раньше ни теперь, сияя глазами пред очи Ятина и кивая головой.

– Да. Песни мне даются легко. И они действительно становятся востребованными в нашем обществе, и даже более уместны, нежели грёзоискусство, скажу я вам, дорогой соотечественник и земляк. А главное – в них можно достичь подачи многослойного и глубинного смысла, чего не скажешь о моих прежних творениях, хотя, возможно, образности в них больше.

– Угу. Именно глубины смысла нам давно не хватает, поддакнул Ятин.

Они разошлись по домам, но лишь для того, чтобы поразмыслить наедине с собой да встретиться вновь.

Вместе с тем, собрание голосового общения становилось всё более и более многолюдным. Стали появляться новые и новые посетители голосового общения, те, кто раньше даже и не предполагал такой необходимости. Поначалу привлекательностью общения было именно пение. Исполнялись песни старые, старинные, древнейшие и вновь сочинённые нашим искусником. С каждым днём людской приток увеличивался, да увеличивался. Там-сям теперь слушали и рассказывали всякие каляканья, байки. Но, конечно же, песни оставались главной притягательной силой, объединяющей людей. Помещение переполнялось. Находилось множество иных сочинителей. Создалось невиданное собранье певчих собеседников для согласного времяпрепровождения. И оно ширилось без остановки. Да и не было такой силы, чтобы остановить этот рост. Бывший великий грёзописатель, а ныне выдающийся песенник-согласник даже и не предполагал подобного отклика на его деятельность меж населения. И более того – валом пошло предполагаемое им соработничество всех между собой. Так, было брошено семя всем доступного искусства, и оно попало на удобренную почву. Произрастали побеги, давали новые семена, плодились ещё новые отростки, дающие семена, и так далее и далее. Возможно, таким образом пробуждалась некая родовая память, нечто нестираемое. Ведь ей только немножко почвы подсыпать, так она сама и начнёт расти. И никакая продвинутая наука не в силах её заглушить.

Сама собой возникла необходимость появления нового подобного пространства, значительно большего, поскольку вместимость существующего скромного помещения, ещё недавно почти пустующего или заполняемого безобидными чудаками, оказалась неспособной принять столько людей, с виду обычных и без особых признаков чудачества.

Голосовое общение обрело, по сути, обновлённый смысл. Оно всё более и более превращалось действительно в новый вид искусства, мгновенно сочиняемого и сходу исполняемого. И оно не нуждалось в подключении ко всеобщему посредничеству. И его пространство ширилось само собой, стремясь занять всё, что покрывает скорлупа, видом напоминающая необъятную каплю ртути на бескрайнем студёном столе.

Глава 36. Тревога