Существуют свидетельства о том, что новая рыночная экономика пришлась Рембрандту по вкусу не только потому, что он жаждал свободы от меценатов, но и потому, что жаждал свободы для себя самого. Подобное стремление к свободе было свойственно и ему как личности, и той экономической системе, частью которой он был. Если говорить о человеческих «отношениях» в студии, то их квинтэссенцией выступали постановочные рисунки пером и размывкой или офорты мастера, а в живописи их воплощали только ученики и ассистенты. При создании картин Рембрандт предпочитал – по крайней мере в поздний период – поясные или поколенные однофигурные композиции: в наиболее характерных его произведениях той эпохи герой запечатлен в одиночестве. Мы истолковали обвинения в том, что он-де общался с представителями низших классов, как реакцию на отказ Рембрандта соблюдать нормы благопристойного поведения, предписываемого системой меценатства. Однако, по слухам, сам Рембрандт объяснял такое свое поведение иначе. Для него оно выражало стремление к свободе.
Роже де Пиль и, вслед за ним, Хаубракен писали, что Рембрандт говорил, будто любит бывать в компании простых людей потому, что ищет не чести, а свободы: «Quand je veux délasser mon esprit <…> ce n’est pas l’honneur que je cherche, c’est la liberté»[259]
– или, в голландском переводе Хаубракена: «Als ik myn geest uitspannige wil geven, dan is het niet eer die ik zoek, maar vryheid»[260]. Последнюю часть фразы принято понимать так, как если бы Рембрандт имел в виду то, что мы и сегодня считаем свободой личности. Однако эта фраза, где провозглашается главенство свободы личности над честью, самим использованием слова «честь» отсылает к топосу «eer voor goet» («честь превыше богатства»), который молодой Рембрандт процитировал в альбоме Гроссмана. Честь, ценимая превыше земных благ в первой фразе, затмевается свободой личности во второй. В данных примерах затронуты проблемы, которые во времена Рембрандта стали вызывать особый интерес в контексте рынка. Здесь сопоставляются два разных типа ценности, взаимно обусловливающие друг друга: ценность, которая устанавливается на рынке, и ценность личности, удовлетворяющей требованиям этого рынка. Вместе взятые, они создают основу идеологии свободного рынка и свободной личности, которую современное общество в значительной мере унаследовало от Голландии Рембрандта.Тема «Рембрандт и индивидуализм» или «Рембрандт и индивидуальность» стала общим местом в посвященной его творчеству исследовательской литературе. Вот что говорит, например, Юлиус Хельд: «Сам Рембрандт всегда ревностно оберегал свою индивидуальную независимость. Его искусство в конечном счете обязано своим величием тому, что он никогда не шел на компромисс, никогда не позволял себе принять такое бремя, как пожалованная в награду золотая цепь, и яростно защищал неприкосновенность своего искусства и свою личную свободу»[261]
. С этим можно согласиться, но Хельд использует здесь ряд неоднозначных слов и выражений, никак их не объясняя. Действительно ли нужно подобным образом отождествлять искусство с тем, что принято называть свободой и личностью художника? С точки зрения истории, представление о человеческом «я», о личности и о восприятии ею себя самой сильно менялось на протяжении столетий. Например, взгляды Рембрандта на индивидуальность как только не интерпретировали, ссылаясь на религию, философию и поэзию[262]. В предыдущей главе я предположила, что изобретение «эффекта» индивидуальности, производимого его работами, было способом держать под контролем мастерскую. Сейчас я хотела бы добавить, что оно явилось еще и следствием экономической системы, в которой он жил и играл активную роль. Именно в эпоху Рембрандта личность стали определять в новых для того времени экономических терминах. Знакомые всем слова американской Декларации прав человека о праве «на жизнь, свободу и стремление к счастью» – это перефразированное определение собственности («