Предрассветные боги (СИ)

— Стати нам всем боги добавили, — усмехнулся Драговит. — Не думай, будто у нас все такие обломы. Остальные в положенном теле, а нас вот приголубили божьей милостью. Воинов сотворили, дабы собрать воедино народ славнов и сохранить нашу кровь. Кровь Белого народа. А то ведь так и сгинем разодранные на клочья малых Родов. Не сакха, так другой кто добьет нас по нашим селищам. Мы вон тут по разным селищам боле семи десятков ваших баб отыскали. А увели неполных три десятка. За все годы полона они уж и сами в сакха обратились. От сакха рождены, от сакха и рожают. Дети нынешние языка своего не знают — еле-еле ковыляют с пятого слова на десятое. Они уже чужие, насквозь чужие. И горько мне, что я так опоздал родиться на белый свет. Кабы ране, так за мной бы все ушли, а теперь-то, — он махнул рукой. — Ладно. Ты вздремни покуда. Мы повозки сготовим, да тронемся отсюда. Дорогой окрепнете, потом и на коней пересядете. Баб ваших дорогой прихватим и двинем обратно на восход. А там уж решишь: куда тебе? Мы-то всех, кого соберем, за собой уведем на восход. Всех славнов, коих…

— И не только славнов, — встрял Рагвит, подкравшись к брату. — Перетолкуем, старшой? Я тут тебе таких…

Он, понятно, поломался, отнекиваясь. Но, в конце концов, пошел на поводу у этих стяжателей божьего чуда по любому поводу. Отвалился от вернувшегося в рассудок Русана — третьего из горемык, гнивших в яме — потянулся, зевнул и полыхнул огненным пузырем на все стороны. А когда огонь спал, на месте мальчишки все разом увидали громадного воина в сияющей одеже с солнечными кудрями, разбросанными по плечам. Да кроваво-красном покрове, стекающем по спине до самой земли. И был тот воин высотой в несколько человечьих ростов с широченными плечами и горящими синевой глазами. А вкруг него под грохот громовых раскатов вились, словно змеи, молнии. Что уж там говорить о степняках, когда куницы, вдосталь наслушавшись о боге, взявшем под свою руку Белый народ, опешили поголовно. Слушать-то оно можно, сколь угодно долго — уши не отвалятся, но вот увидеть такое диво!

— Выставили напоказ, — ворчал Перунка, вернувшись в мальчишечье тело. — Ровно девку на выданье. Нашли себе забаву. И было бы ради чего: кучка немытых степняков да сопляков, возомнивших из себя великих освободителей. Сходили за народом, надыбали прибавки к племени: малые да хворые. А там еще где-то Мара бродит, полудохлую добычу сбирает. Вот и явимся к своим с этаким барахлом, что еще год откармливать придется.

И вот ведь паршивец — почти угадал. К своим укрытым девяти повозкам в этот раз они подогнали столько же. И не с рухлядью или жратвой, а с мечами, наконечниками всех мастей, ножами и прочими богатствами, что выгребли у мастеров подчистую. Самих не тронули, но от всей воинской ватаги, сторожившей плавильные ямы, оставили кучу голых мертвяков. Сулы — как их успели прозвать — ободрали их с головы до пят, побрезговав лишь обгаженным исподним. Ну, да и тем разжились — мешки воинов были добротно набиты. Куниц обряжали уже с повозок, в чем бабы, понятно, оказались незаменимы: и подобрали, что нужно, и тут же подогнали, чтоб не болталось. К тому ж и с едой расстарались, покуда ждали спасителей да тряслись от страха, что попадутся. Тут уж Сэбэ распорядился, заняв и головы, и руки боле полезным задельем. Так что, лепех в дорогу запасли, да и творога наварили. Пока ждали Мару с девками, Перунка приманил стадо винторогих олешек. По такому делу вовсе уж оборзели, развели костров и накоптили мяса. Сулы жались и все норовили сбежать в степь сторожить. Но и этих новоявленных вояк угомонили. Да и куда им — рабами рожденными, оружие видавшими лишь на отливке в глиняных формах. Особо, если у них такие сторожа имеются, кои носы утрут любому двуногому. Сэбэ не жаловался: сторожили их настропаленные богами серые честно: баб не пугали, дичь притащили, хоть и пообкусали слегка. На Драговита Вукир ругался до самой ночи, дескать, не дело это друзей бросать. Прочие тоже огрызались, а то и вовсе поворачивались задом, коли их кто окликал. Ну, а Вуксана с Вукеной, начисто наплевав на завет богов, рванули вдогонку за подругами. И коли Мара после такого самоуправства оставила их жить, то явятся серые лахудры уже с ней.

Беспечная гульба оборвалась, как и все нечаянное, а более того затеянное в негожем для того месте. Развалившийся в травке Перунка бросил мычать невразумительный напев и сел, привлекши внимание кой кого из горцев. Обычай не спускать с него хотя бы пары глаз въелся в кровь.

— Что? — первым подгреб к нему Рагвит.

— Воины, — лениво бросил мальчишка.

— Чего их так много-то? — подивился Парвит. — Уж, не по нашу ли душу?

— Ага, — зевнул Перунка.

— Как узнал, что много? — прищурился Ирбис на Рагвита. — Он того не сказал.

— Кабы мало, — процедил тот, — наш громовержец и не почесался бы. Укрыл бы от глаз и всего делов-то.