Предрассветные боги (СИ)

— Не ворчи, — с трудом выдавил Перунка, повиснув в его руках. — Тащи скорей в обоз. Мне в увечных силу выпускать надо по-быстренькому. Рагвит прав: еще чуток и тресну.

…………

Перун за неполные четыре тысячи биологических циклов жизни своего сознания побывал на нескольких планетах с мирами, идентичными этому. Не будучи ученым, он не слишком вдавался в подоплеку тех или иных процессов, протекающих в сообществах аборигенов этих планет. Но, в рамках своей профессиональной деятельности сталкивался с ними в различных ситуациях, связанных с неизбежностью их прямого контакта со службой безопасности латий. И лишь однажды ему пришлось участвовать в процедуре силового воздействия на аборигенов для подавления их агрессии в адрес тех, кого они совершенно необоснованно сочли угрозой для своего существования. Необоснованно, как Перун посчитал тогда. Он не мог утверждать, что сейчас то прежнее отношение к той ситуации изменилось — память сохранила мотивы принятого тогда службой безопасности решения. И подтвердила его обоснованность… с точки зрения латий. Вот только в настоящее время сама точка зрения одной из тех латий подверглась трансформации под влиянием изменившихся условий существования. Эта конкретная латия внезапно оказалась как бы по другую сторону проблемы вмешательства в жизнь самостоятельно развивающихся миров. Прежние обоснования потеряли привязку к ситуации так же, как Перун лишился собственной привязки к утраченной привычной жизни. В перевернувшемся мире он не мог сохраниться в состоянии статичности и перевернулся вместе с миром.

Новые условия борьбы за жизнь — абсолютно отличные от прежних — потребовали от него использовать тот инструмент, который латии давным-давно изъяли из обращения за ненадобностью. В частности, не просто в рамках должностных инструкций, а любой ценой оставаться членом своей команды, группы, рода-племени, вне пределов которых ты однозначно уязвим. Тот же Перун или Мара могли уничтожить в один момент довольно большое число аборигенов, но это нисколько не решало проблему безопасности. Даже просто заполучить тело и выжить в нем, пока оно не достигнет кондиций взрослой особи, без помощи достаточно сильной команды в этом мире просто невозможно. Выживание команды стопроцентно идентифицировалось с собственным, ценность своей жизни уже не превышала ценности жизни каждого ее члена. А численность команды становилась гарантом будущего. Поэтому Перун по всему пути их следования к реке под названием Великие воды, периодически выводил на свою команду отдельные группы воинов сакха, безжалостно выкачивая из них энергию. И беспрерывно работал над повышением показателей физического состояния людей, становившихся новыми членами команды. Это был совершенно новый для него вид деятельности — никогда раньше он не перенаправлял такие значительные потоки энергии, не предназначенные для поддержания собственного существования. Или исполнения профессионального долга. И никогда прежде Перун не получал от разумных существ такой лавины глубоко позитивных чувств и эмоций. Его значимость в глазах аборигенов была столь безгранична и весома, что он впервые в жизни прочувствовал разницу между ценным исполнителем профессиональных функций и драгоценным подарком судьбы для целого народа.

…………

— Ты ничего не ел, — укорила его Айрул, едва он залечил язву на ноге парнишки-полоняника с глазами старика. — Телу смертного нельзя голодать. Драг-Овит сказал: если ты потеряешь тело, вернешься к себе на семь небес. Как мы без тебя?

Она цапнула его за руку и поволокла к другому костру, у коего сгрудились бабы. Те махом высвободили ему местечко, куда бросили несколько шкур. Совсем еще молоденькая девчонка все с теми же старческими глазами почтительно протянула богу глиняную плошку, что парила сладким мясным духом вперемежку с травяным.

— Кушай, Великий, — тихонько попросила сидящая по правую руку молодая еще женщина с седыми прядями в темных волосах. — Сделай нас счастливыми.

На ее руках крепко спал черноголовый малыш — мать не пожелала оставаться в доме его отца из аила ткачей. Перун приткнул плошку в ногах и потянулся к мальцу:

— Лихоманка-то его отпустила?

— Отпустила, Великий, по твоей милости. Не горит боле. И животом не пухнет. Да пребудут к тебе милостивыми боги… — она осеклась, сообразив, кому и чего тут нажелала.

— Добро, — попытался изобразить ласку Перунка, особо не преуспев. — А те двое, что с той же хворобой?

— Здоровы, Великий, — заторопилась с ответом другая женщина. — Славят твою милость к детям твоим.

— Есть-то будешь? — попрекнула Айрул, согнав замеревшую под его левой рукой девку и опустившись рядом. — Или вождя просить, чтоб тебя просил.

— И не погнушаешься на меня жалобиться? — попробовал пошутить Перунка, зная, впрочем, что его лицо пребудет неизменным, а потому из шутейства не выйдет толка.

— Чем иным тебя не пронять, — не смутясь, заявила дерзкая, подымая плошку и поднося к его носу.

— Я спать хочу. Устал, — заявил бог, отворачивая мордаху. — После поем.