Представление должно продолжаться

* * *

Она вошла в кабинет, и громоздкая мебель, передвинутая сюда из других помещений исключительно по принципу революционного символизма (бордовая обивка, узор в виде мечей и копий на спинке дивана, чугунная чернильница – Геракл, сражающийся с гидрой), вдруг разом обрела композиционную законченность и даже некую стильность. Председатель ревкома смотрел на женщину смутными глазами, так, как будто бы она явилась ему во сне и он пока не понял, что это за разновидность сна – пророческое видение или кошмар.

– Вы – княгиня, – обвиняюще наставленный палец.

– Да. Но вы разумный человек и согласитесь: в том, что я родилась в знатной семье, нет никакой моей вины.

– Но ваш муж – князь! Где, собственно, он сейчас? Небось сражается против нас? – карие глазки председателя подозрительно-проницательно прищурились.

– Возможно, но маловероятно, – Юлия Бартенева чуть повела безупречным плечом. – Я с ним давно не сообщалась, но война за идею – как-то это с моим мужем решительно не соотносится. По-видимому, он просто сбежал от новой власти за границу.

– А почему же вы не уехали с ним?

– Мы давно не живем вместе. Наш брак, в сущности, несчастная фикция с самого начала. Видите ли, мой муж предпочитает в постели не женщин, а мужчин…

– Черт побери…

– Вот именно, – кивнула княгиня.

– А ваши родители? Они в России?

– С отцом я разошлась еще прежде, и (разумеется, вы вольны мне не поверить) вот тут как раз были замешаны идеологические мотивы.

– Это как же? – с любопытством спросил председатель.

– Наш род – обрусевшие балтийские немцы, и в период войны мой отец вдруг осознал себя представителем германской нации и стал утверждать, что варварская Россия должна быть колонизирована культурными немцами на римский манер. Я же верю в великую судьбу России…

С разгоревшимися глазами, с чуть заметным румянцем на щеках княгиня была прекрасна. Председатель, женившийся еще крестьянином, и верный в общем-то муж своей в меру корявой жены, поймал себя на какой-то совершенно безумной фантазии и ответил с почти нелепой истовостью:

– Я… мы, партия, тоже верим!

– В сложившихся обстоятельствах мой кузен и друг детства Алекс Кантакузин оказался единственным, кто приютил меня вместе с моим маленьким, тяжело больным сыном…

Вынесенные наверх ветром перемен, в управляющих структурах того времени оказалось множество людей, которые не имели ни опыта, ни образования, ни знания законов, ни даже самих законов, которые им следовало бы знать и которых придерживаться. Но человеку как мыслящему существу, самой человеческой природе свойственно рационализировать и оправдывать самые иррациональные свои действия, подводить под них хоть какую-то базу. И потому, наверное, было выдумано в те годы некое «классовое чутье», которое в отсутствие закона якобы позволяло отличать своих от чужих, виновных от невиновных. К концу второго года революции председатель калужского ревкома почти гордился безупречным развитием в себе этого мифического чувства.

И вот, странное дело, оно, это чувство, нынче подсказывало ему: безусловно классово чуждая княгиня абсолютно честна и не врет ему ни единым словом или чувством. Это было удивительно и требовало, быть может, каких-то неординарных действий.

Юлия Бартенева говорила тщательно артикулируя, так по-петербургски правильно, что в ее речи отчетливо слышался немецкий акцент. Происходи дело в Синих Ключах, все бы подумали, что она говорит с глухой Грунькой.

– Товарищ комиссар, арест Александра Васильевича Кантакузина является прямой ошибкой вашей организации. Александр – абсолютно гражданский человек, с юности увлеченный историей Византии. Роль помещика свалилась на него вопреки его воле, после смерти дальнего родственника…

– Это понятно, что вы за родственника стоите, – пробормотал председатель. – Согласно донесению, командиру отряда местные крестьянские товарищи тоже сказали: вы не того арестовали. Надо было жену его, она всему закоперщица…

– Ваша выправка выдает в вас офицера…

Председатель приосанился, польщенный. Крестьянин по сословию, он в самом конце войны действительно был произведен в прапорщики военного времени.

– Вы несомненно понимаете разницу между сознательным врагом и смятенным разумом людей, оказавшихся в условиях смены привычного уклада. А Любовь Николаевна, жена Александра, всегда, с детства была психически нестабильна. Ее брат Филипп просто умственно отсталый, до сих пор играет в лошадки, лечился в психиатрической клинике в Петрограде. Все это может подтвердить вам любой крестьянин в Черемошне или Торбеевке…

– Гнилая порода, – презрительно процедил сквозь зубы председатель.

– Согласна, – кивнула Юлия. – Но опять же это нельзя считать виной. На попечении Александра оказалось слишком много стариков и старух, детей, женщин, он старался охранить их с помощью исторических прецедентов, тем, в чем сам был силен, это наверняка была ошибка, но ошибки можно и должно исправлять, и вы обязательно должны освободить его и дать ему возможность…