Представление должно продолжаться

* * *

В синей камлотовой юбке и розовой канифасовой кофте в красную полоску, белый плат низко надвинут на лоб, из-под него – ровно сияющие медовые глаза. У ног – увязанный в клетчатую ткань узел, в руке – палка со следами обрезанных веток.

– Прощайте теперь, голубчики поэты, – женщина низко поклонилась собравшимся на поминки. – Не корите, коли что не так было, лихом не поминайте, на Господа уповайте, да сами вертеться не забывайте. Господь всех милует, да не всех баюкает…

Театральная репетиция?

– Раиса Прокопьевна, куда это вы собрались? – Жаннет подняла бровь. – Адам обещался к четвергу все нужные бумаги добыть, и вам место в больнице представить…

– Спасибо, ох, спасибо голубчику Адаму Михайловичу за его доброе сердце и милостивое ко мне отношение…

– …И паек, вам останется только в районную канцелярию сходить и заверить… Жить сможете при больнице…

– Ухожу я, голубчики. Как Арсений помер, так и поняла: ничего меня здесь, в камнях, более не держит…

– Но куда же уходите?

– Странницей пойду по матушке-России…

– Раиса, вы с ума сошли?!

– Нет, голубчик, я в своем уме и согласии… Покоя и любви вам всем…

Дверь закрылась. Поэты, писатели и художники постояли, замерев, а потом согласно кинулись к высокому стрельчатому окну – поглядеть, как она уходит по Малой Морской – спокойно, не торопясь и не оглядываясь.

– А может, оно и вправду так? – высоким голосом спросила в пространство поэтесса с кудряшками. – Может, она единственная из нас в своем уме и осталась?

* * *

– Бюрократия – это свежевыступившая сыпь на теле революции!

– Вы врач? – Люша с любопытством обернулась к немолодому человеку в пенсне, стоящему в очереди у окна в полутемном коридоре бывшего купеческого клуба. Нынче здесь размещался районный отдел чрезвычайной комиссии.

– Да. Откуда вы узнали? По характеру метафоры, должно быть? Да. Буржуазный спец, как нынче говорят. К вашим услугам, милостивая государыня…

– Трудно нынче на прием к начальнику попасть?

– Не то слово, милостивая государыня. Пятый раз прихожу и все без толку. То уехал, то занят, то заседает с товарищами. Почище царского времени! Не жизнь, а мотания по канцеляриям! Пропуска, свидетельства, удостоверения, разрешения; прошения, «анкеты» в двух, трех, четырех экземплярах! Искание адресов, в доме искание комнаты номер такой-то; ожидание в очередях… Ведь все это вперемежку с делом, которого упустить тоже нельзя – ведь я людей, между прочим, лечу. Сколько бумаги, сколько времени! Никогда столько не шло бумажек, как с тех пор, как бумага дорога. А время! Извольте видеть: после сыпного тифа я имел право на получение денежного возмещения из какого-то отдела социального обеспечения; на Мясницкой помещался. Три раза ходил за свидетельством, простаивал часы; еще три раза ходил, чтобы по свидетельству получить деньги, – ничего не добился. Свидетельство у меня оставалось в кармане. Потом меня взяли в Чеку, отобрали с прочими документами и этот; когда выпускали, возвратили все, кроме него; я только через два дня заметил. Уже назад получить не мог; вероятно, кто-нибудь другой по моему документу отоварил… А начальники и вовсе недоступны – секретари их стерегут, как церберы… Вот и товарищ Чернов…

Высокая и тяжелая дубовая дверь приоткрылась, стал виден стол, озаглавленный зеленой лампой, девушка за пишущей машинкой и черноволосый человек в военном френче, стоящий у стола и что-то ей втолковывавший.

Люша округлила глаза, покрутила шеей и вдруг, к удивлению немолодого врача, совершенно не светски выругалась и присвистнула сквозь передние зубы:

– Ого! Кажется, мне тут… или пропасть совсем… или подфартило изрядно!.. Гриша! Гришенька! Ты ли это, сокол мой ненаглядный?!

С этими словами и радостной улыбкой на лице Люша вбежала в приемную и, привстав на цыпочки, смачно поцеловала начальника районной чрезвычайки. Очередь ахнула. Дверь закрылась.

Секретарша дернулась от изумления и уронила себе на ногу тяжелое пресс-папье. Хорошо, что грубый ботинок защитил ступню.

– Вы… Вы кто такая?! – отшатнувшись, крикнул чекист, нащупывая кобуру.

– Гришенька, да я же Люшка, маруха твоя с Хитровки! Неужто ты меня совсем позабыл?

– Вы… ты – Люшка?!! – охнул Григорий Чернов, всматриваясь в очень красивую и со вкусом одетую молодую даму. – А ведь и правда… Да как же это может быть?! Я думал, что и косточки твои прошмандовские давно сгнили…

– И я также про твои, воровские, думала! – со смехом отвечала Люша.

Молоденькая секретарша слушала этот странный диалог, раскрыв рот.

– Пойдем ко мне в кабинет, – спохватился чекист и сунул секретарше бумагу, которую держал в руках. – Перепечатайте в трех экземплярах, второй отошлите с курьером в кремлевский отдел. И скажите всем, что я занят… С товарищем Любой мы давно знакомы по… революционному делу… и нынче она пришла ко мне по вопросу…

– В 905 году на баррикадах вместе сражались, – улыбаясь, подсказала Люша. – А нынче я пришла… по вопросу организации детского передвижного театра.

– К нам – про театр?! – обалдело переспросила секретарша.