Лишь нескольких десятков кораблей не коснулась моя песня. Высокие, с серебристыми парусами, они стояли в восточной части гавани, и их борта шелестели едва слышно, касались сердца горьким дымом, - как и крылья тех, кто приплыл на этих кораблях.
"На наших кораблях не будет магии", - сказал мне верховный всадник. Его крылья ниспадали к земле словно плащ, капюшон затенял лицо. Ему было все равно, что приказал мне король, и корабли всадников не вдохнули песню полета.
Но все остальные звенели, были полны сил, - ведь я пел вчера и сегодня, наполняя их ветром и небом, и теперь без сил лежал на дне своей лодки, слушал как море шепчет мне: уплыть... погибнуть... вернуться...
- Эй, ты там живой? - Голос, встревоженный и знакомый, окликнул меня, заставил вынырнуть из полузабытья.
Я ухватился за борт, поднялся, - лодка качнулась подо мной, готовая отплыть или взлететь, - и выпрыгнул на пристань.
Джерри поймал меня за плечо, и я привычно отмахнулся, хотел сказать, что все в порядке. Но каменная набережная качнулась словно палуба корабля, и Джерри не отпустил меня.
Я не видел его всего неделю или чуть дольше, но он изменился, стал словно бы старше или злее. Но за спиной у него по-прежнему было длинноствольное ружье, и одет он был в свою черную офицерскую форму, - только правый рукав был отрезан и перебинтовано плечо. "Это еще с Атанга, - объяснил он. - Я тогда даже не заметил".
Только теперь, на острове, я понял, - все эти дни я не задумывался, жив ли Джерри, добрался ли он до цели. Не задумывался, потому что у меня не было сомнений. Должно быть, в те долгие два дня, пока я был без сознания, ветер донес до меня песню лодки, вплел в мои сны, сказал, что Джерри цел.
Ведь мне снилось что-то важное тогда.
- Ты себя угробишь когда-нибудь, - сказал Джерри.
- Это точно, - согласился я. - Даже не знаю, как сюда без тебя доплыл. Ты нашел сигареты?
Джерри усмехнулся и на миг стал совсем прежним.
- Ну я так подумал, - сказал он, - что раз волшебников у нас почти не осталось, то надо же беречь тебя, следить, чтобы ты соблюдал ваши правила. А курить-то волшебникам нельзя!
Я попытался пнуть его, но он увернулся, смеясь.
Словно мы все еще были в Атанге. Словно война не вышвырнула нас прочь.
Вчера я рассказал Джерри обо всем, что со мной было. Мы сидели у костра, передавали друг другу медную фляжку. Можжевеловая водка обжигала горло, мысли искрами уносились в темноту, и я рассказывал, не мог остановиться. Кроме Нимы только Джерри мог меня понять. Он столько раз был в Роще, он знал Кимри, Ору и многих других. Он знал моего учителя и тех, кто убил его.
"Суки, - сказал Джерри, когда фляжка опустела. - Повсюду таились".
Повсюду. Даже Рилэн был одним из них.
- Там еда осталась? - спросил я.
- Я поэтому за тобой и пришел, - ответил Джерри. - Скоро не останется!
Лестница поднималась от пристани, рассекала склон холма, - широкие мраморные ступени, резные балюстрады, площадки с мозаичным узором. Наверное раньше здесь никогда не было так людно, - изредка сюда приезжал король, придворные гуляли по белым галереям, а на склонах холмов шли представления и состязания.
Теперь весь остров превратился в лагерь беженцев. По обе стороны от лестницы пестрели армейские палатки, серые и цвета прибрежного песка, навесы из разноцветной ткани, самодельные шатры. Воздух полнился дымом костров и людским гулом, - разговорами, окриками, детским плачем.
Но сквозь все это я слышал песню полета, - она неслась словно ветер, словно прилив. Я слушал ее, шел по лестнице - ступень за ступенью, - и путь снова казался мне бесконечным.
Палатка, в которой я ночевал, стояла высоко, почти у самого дворца. "Новые казармы королевской гвардии!" - сказал мне Джерри в первый вечер. Всего несколько больших шатров - нас осталось так мало.
- Ну кажется мы не опоздали! - Джерри хлопнул меня по плечу и направился к котлу.
Я хотел пойти следом, но не успел сделать ни шага.
Дымная, горькая сила налетела словно шквал, обожгла глаза, наполнила горло пеплом. Сердце замерло на миг, потом забилось быстрее. Я обернулся и увидел Тина.
Он промчался по лестнице, перепрыгнул через баллюстраду и подбежал ко мне. Он сиял, казалось едва сдерживался, чтобы не рассмеяться от счастья, а за спиной у него были крылья. Серебристо-серые, ниспадающие к земле, полные силы, - шепчущий раскаленный пепел, боль.
- Меня простили! - воскликнул Тин и правда рассмеялся, отрывисто и звонко. - Вернули мне крылья! Я снова всадник!
- Еще бы не простили, - сказал я. Радость Тина захлестнула и меня, я засмеялся тоже. - Ты же герой. Должны были забыть, в чем ты там провинился.
- Ну они не забыли и я теперь опять как новообращенный, - возразил Тин. Я не понимал, о чем он говорит. Орден всадников всегда был окутан тайной. - Но испытания будут короче... И я пока не могу жить с всадниками, буду с ополченцами. И еще я не должен далеко от тебя отходить, ты же за меня поручился.