— Я уж начала волноваться! — воскликнула травница, хлопоча у очага и помогая развесить мокрые плащи. — До утра теперь будет буря, даже не думайте выходить. Сокол твой умный, — она ткнула под потолок, где Ауствин чистил перья. — Только первые капли упали, как он влетел через окно.
— Мы бы вернулись раньше, но хотели найти владелицу, — Лив протянула женщине куклу. — Не знаете, чья это?
Травница повертела игрушку в руках и пожала плечами:
— Сожалею, но помочь ничем не могу. Не волнуйся, завтра погода успокоится, и дети снова выбегут на улицу, а там уж и спросите. Вы ж не уезжаете на рассвете?
— Через пару дней, — ответила я, суша волосы. — Мы сильно вас стесняем? Можем попроситься в другой дом.
Она тут же замахала руками:
— Что вы, что вы, госпожа! Ничуть не мешаете! Я больше за погоду беспокоюсь! Весна коварна. С утра солнце светит, а через пару мгновений уж дождём веет, а путь до Виндерхольма не близкий.
Я кивнула, но всё же не поверила напыщенной учтивости, однако спорить и острить не стала. Сама не была бы рада, если бы в наш дом подселили чужих и заставили им улыбаться и готовить, так что травница ещё держалась бодро. Не желая злоупотреблять гостеприимством, предложила помочь с домашними хлопотами, надеясь отделаться уборкой, но хозяйка начала готовить ужин. Лив тут же принялась чистить овощи для похлёбки, оставляя меня возиться с рыбой и проклинать свой длинный язык, от которого толку всегда было мало.
За болтовнёй о жизни поселения время пролетало незаметно. Травница помогала многим, спасая от болезней и предсказывая погоду. До появления Эймунда она была единственной, кто умел заклинать сейд, и слыла проводником между людьми и богами.
— Но колдун здесь долго не задержится, — рассуждала травница, обгладывая рыбу. — Такие как он никогда не остаются на одном месте, а постоянно бродят в поисках чего-то особенного.
Лив метнула на меня быстрый взгляд, но я не обратила внимания: пускай, думает что угодно, а поддаваться на провокации не стану.
— Особенного? — переспросила Бьёрнсон, всё ещё поглядывая на меня.
— Про таких, милочка, говорят, что они себе на уме. Замкнутые и нелюдимые. От них нож в спину получить можно, и глазом моргнуть не успеешь. Вот знаешь…
И она пустилась в воспоминания, рассказывая про колдуна, что извёл всё поселение за то, что ему не заплатили за работу. Судить его было сложно, ведь его подло обманули, однако и его кара оказалась слишком суровой. Лив тяжело вздыхала и качала головой, явно осуждая колдуна и ему подобных.
— Вы знаете так много историй, — восхитилась Бьёрнсон, вызывая у меня усмешку. По мне травница была обычной сплетницей и любила хорохориться, нежели чем рассказывала путные и достойные истории. — Но, простите, если кажусь слишком любопытной, как же вы оказались здесь? Столько знаете, наверняка видели многое.
Я едва не поперхнулась бульоном, слушая льстивые речи Лив. Обычно тихая и зажатая девочка сейчас пыталась задобрить женщину добрыми словами и похвалой, будто пыталась загладить мой хмурый взгляд и дурной характер. Оказывается, Бьёрнсон полна секретов, однако я тут же отругала себя за впечатлительность: Лив ведь всю жизнь существует подле тех, кому на неё всё равно, а значит, пришлось учиться приспосабливаться и переступать через себя.
— Повелась на слова тётки, — травница грустно хмыкнула, но в глазах её мерцала злоба. — Она говорила, что дар может отвернуться, если познать мужчину и его близость.
Я насторожилась: подобные слухи действительно окружали вёльв и колдунов. Предрекалось, что сейд благоволит им только до тех пор, пока они не ставят никого другого выше, чем их предназначение. Однако подтверждений тому не было. Тьодбьёрг и вовсе происходила из древнего племени ведущих, где дар передавался по наследству, и никто из потомков не был обделён способностями. Травницы нередко имели много детей и точно не жаловались на сейд. Быть может, они, конечно, врали, и магия оставила их, а отвары получались только благодаря отточенному мастерству. Однако я сомневалась: скорее, мало кто хотел родниться с ведущими, боясь порицания.