Прекрасное и истина

Отсюда проистекают изощренные дискуссии о предназначении, благодати и спасении, принуждающие здравый смысл к вере без понимания и к унижению разума, который попадается в им же самим расставленные путы. Иезуитский ум, сверх меры оклеветанный, [Хочется вновь обратить внимание на стремление атеиста

Алена защитить ту или иную религиозную точку зрения от несправедливых, по его мнению, нападок. Это, кроме всего прочего, говорит о том, что французский философ был крайне далек от широко известного в нашей стране воинствующего атеизма, который в настоящее время «обернулся» в ней же не менее воинственно настроенной православной религиозностью.]

пытался лишь защитить себя от доктринальных последствий во имя наиболее общей морали.

От этого убереглись два верных античной культуре человеческих типа: стоики, всегда опиравшиеся на тот прекрасный парадокс, в соответствии с которым мудрец является ровней Юпитеру, [«…Основной пафос стоического мировоззрения – пафос

единства. Едины люди, едины все живые существа, едина природа, едины природа, душа и бог»[183].]

а мир, как пел Гораций, разрушившись, раздавил бы его, не нарушая его спокойствия;

[Как видно, имеется в виду начало 3-й оды из 3-й книги «Од» римского поэта:

«Человека, справедливого и уверенного в цели, ни пыл граждан, приказывающих несправедливости, ни взгляд властного тирана

не может свернуть с пути, ни Аустер, штормливый правитель беспокойной

Адриатики, ни мощная рука Юпитера, метающего молнии: даже если разрушится мир, руины убьют его недрогнувшим» (пер. М. Лущенко).]

и эпикуреец, сильный своими идеями атомов и всеобщей необходимости, проявляющий любопытство во всем и скептичный по отношению ко всему.

Монтень – это прекрасная заря после столь долгой ночи.

[И вновь Ален не может скрыть (или даже не хочет этого делать) свое подлинное отношение к Средневековью, которое он называет «долгой ночью».]

Вскормленный древними, достаточно основательно сомневающийся, для того чтобы возобладать над всеми ловушками, расставляемыми логикой, и на основании непреклонного суждения придерживающийся стоической мудрости, которая учит по-человечески страдать и достойно умирать, он представляет суждение как таковое, или человека без Бога. В «Опытах» – возможно, единственной философской книге, которая, предлагая себя читателю, обходится при этом без определенной системы и без неистового желания доказывать, –

[Пьер Бейль, французский публицист и философ последней трети XVII – самого начала XVIII в., в «Историческом словаре»[184] писал, что у Монтеня «нет никакой системы, никакого метода, никакого порядка изложения», что он «нагромождает все, что приходит на память»[185].]

действует вызывающая восхищение сила ума, направленная против вымысла, суеверия, предвзятости, страстей. Однако группы, придерживавшиеся различных точек зрения, неверно оценили ее, поскольку она оценивает их всех.