Прекрасные изгнанники

Двадцатого мая «Пилар» вышла в море на патрулирование. Началась операция под кодовым названием «Одиночка». Эрнест назвал ее в честь одной из своих кошек. А мне ничего не оставалось, кроме как регулярно составлять меню и надзирать за садовником, чтобы он в пьяном угаре не порубил цветущие лилии и гирлянды цветов на деревьях. А еще у меня была моя история — слишком длинная для рассказа и слишком короткая для романа, но она обещала стать прекрасной книгой. Признаться, сама я в этом сомневалась, однако Хемингуэй говорил, что так непременно будет, и я ему верила, потому что, когда мои истории были дерьмовыми, он именно так их и называл. Закончив новую главу, я тут же отправляла ее Эрнесту, а он, не откладывая в долгий ящик, оценивал мою работу и отсылал ее обратно. И еще он каждый вечер писал мне письма, которые вместе с моими рукописями забирал почтовый катер, раз в неделю заходивший на остров Кайо-Конфитес, где базировалась «Пилар», так что я получала его послания, так сказать, оптом.

В июне Эрнест участвовал в охоте на субмарину возле острова Кайо-Фрагосо, и на этот раз патрулирование длилось шестнадцать часов. Они собирали информацию для самолетов, сбрасывающих глубинные бомбы, в результате чего вся поверхность воды покрылась пятнами дизельного топлива и повсюду плавало такое количество обломков, что ни у кого не оставалось сомнений: вражеская подлодка уничтожена. На канале односторонней связи наступила тишина, больше никакой трескотни на немецком по ночам. И все равно, когда Эрнест прислал одного из членов своей команды за Патриком и Грегори (летом они вновь приехали в «Финку»), я отказывалась в это поверить.

— Что за глупости, они же еще совсем дети! — возмущалась я шепотом, чтобы мальчики меня не услышали, и еще потому, что хотела оставаться для них хорошей Марти.

— Они сыновья Эрнеста Хемингуэя, — безапелляционно заявил в ответ посланник, и я поняла, что муж предвидел мою реакцию и не стал бы терпеть возражений.

— Но Гиги еще только десять! — не сдавалась я. — А Патрику всего четырнадцать!

Я могла бы лечь спать у мальчиков под дверью, но они бы все равно вылезли в окно и проплыли половину Карибского моря, лишь бы только быть рядом с отцом.

Двадцать седьмого июня сорок третьего года в тихой «Финке», предоставленная сама себе, я закончила свой роман. Объем в результате получился солидный: девяносто тысяч слов. Оставалось придумать название. Я была влюблена в строчки из стихотворения Эмили Дикинсон: «Пережить часть ночи, часть утра пережить»^[19]. Эрнест в письмах предлагал поискать что-нибудь подходящее в Екклезиасте или в Притчах Соломона и волновался по поводу того, как читатели отнесутся к героине-мулатке, но работа была сделана, все выверено до мельчайших деталей, и никакие изменения были просто невозможны.

Закончив книгу, я осталась совсем одна и первым делом настрочила Эрнесту длинное письмо. Я боялась, что он разозлится, прочитав его, поскольку пыталась объяснить мужу, что чувствую, или другими словами — извиниться за то, что у меня такой дурной характер, и за то, что я осложняю ему жизнь. Я сочинила это послание ночью. Возможно, утром мне следовало подкорректировать его, но мне хотелось, чтобы Эрнест увидел все как есть и понял, насколько я презираю ту женщину, которой стала. Я хотела сбросить груз накопленной с годами мудрости и стать снова легкомысленной, избавиться от того, что дало мне замужество и статус хозяйки дома, разучиться обходить острые углы и понижать голос. Снова стать молодой и бедной и любить его, как любила в Мадриде.

Меня наконец-то решила навестить Мэти, и я очень ждала ее приезда. Мы не виделись полгода, и я заранее радовалась, что скоро смогу обнять маму, быть рядом с ней. Я мечтала, чтобы «Финка» стала для Мэти самым лучшим местом в мире и она не захотела никуда отсюда уезжать. Я покрасила дом в скрофулезно-розовый цвет, максимально уютно обставила ее комнату, вычистила бассейн так, что он стал похож на фонтан молодости. Я представляла, как мы будем подолгу гулять, читать стихи и устраивать пикники, как много лет назад на озере Крев-Кёр, только нам потом не надо будет возвращаться в Сент-Луис.

В ответном письме Эрнест просил не бросать его. Писал, что ему снилось, будто он спит в берлоге вместе с серебристыми медведями, а это верный признак того, что ему пора возвращаться домой. И обещал, что, как только потопит еще одну субмарину, обязательно поможет мне отправиться на войну, где бы она ни была.

Разрешение для «Пилар» истекло четвертого июля, а девятого Хемингуэй получил зашифрованный приказ прекратить патрулирование, хотя ему так и не удалось засечь свою последнюю подлодку. Он с Патриком и Гиги вернулся домой и присоединился к нам с Мэти. Мы снова собрались все вместе в нашем уютном доме. И были так счастливы, что я даже начала сомневаться в том, что мне когда-нибудь захочется расстаться с близкими.