Прекрасные изгнанники

После возвращения Эрнест перво-наперво заказал новый судовой двигатель для «Пилар», на которой выполнял свой патриотический долг. Он от начала до конца прочитал рукопись моего романа, решил, что в тексте слишком мало запятых, и сам за меня их расставил. После охоты на субмарины он переменился и вновь стал хорошим Бонджи. Хемингуэй так соскучился по друзьям, с которыми разругался в последние годы, что написал несколько писем с извинениями. Он действительно старался избавиться от мании величия. После долгих разговоров даже признал, что моя идея поехать на войну в качестве военного корреспондента от «Кольерс» не такая уж и глупая. Сошлись на том, что, если в журнале смогут все устроить, я отправлюсь в Лондон, но только после того, как Эрнест получит новый двигатель для «Пилар» и новый приказ о патрулировании. Я сообщила об этом своему редактору, а заодно написала Джинни, чтобы она имела меня в виду, на случай если полномочный представитель захочет нанять кого-нибудь еще.

Патрик, Гиги и я с помощью сотрудников посольства организовали вечеринку в честь возвращения «Пилар» и дня рождения Эрнеста: ему исполнилось сорок четыре. Сначала мы все отправились пострелять в клуб «Эль Серро». Мишени были самые невероятные: голуби, куропатки, мертвые морские свинки, устрицы и один королевский краб. Краба мы приберегли для последнего выстрела именинника. Потом вернулись в «Финку», зажарили на вертеле кабана и хорошенько выпили, но надираться при этом не стали, просто вели себя, как счастливые люди.

Однако без патрулирования Эрнест, который уже больше года ничего не писал, быстро стал раздражительным. И я, с законченной книгой на руках, мечтая о войне, на которую, несмотря на все попытки «Кольерс» выбить для меня аккредитацию, никак не могла поехать, стала раздражительной вслед за ним. Мы честно старались быть лучше, но все наши усилия частенько заканчивались ссорами из-за денег, или из-за беспорядка в доме, или из-за кошек, или из-за бахвальства Эрнеста и его вечных пьянок.

Как-то вечером мы с Хемингуэем отправились поужинать в Гавану. Эрнест перед этим уже принял на грудь, причем столько, что даже Гиги мне об этом сказал. Он научился разбираться в таких вещах, потому что отец — непонятно, с какого перепугу, — стал разрешать мальчикам пить вместе с нами. В тот вечер я предложила, чтобы нас отвез шофер, ссылаясь на то, что тогда мы сможем хорошенько расслабиться и вернемся домой безо всяких вмятин на машине.

— Ради бога, не сгущай краски, я никогда не пью столько, чтобы быть не в состоянии сесть за руль, — заявил Эрнест.

— А может, лучше поужинать дома? Это обойдется намного дешевле.

Муж постоянно упрекал меня в том, что я слишком много трачу.

— Ты совсем не умеешь обращаться с деньгами, — сказал он. — Экономишь каждый пенни, а потом вбухиваешь целое состояние в лакировку пола.

— В замену паркета, Клоп. Это было необходимо. Три корня вылезли из-под пола прямо в центре гостиной.

Разумеется, можно было возразить, что, пока я писала для «Кольерс», чтобы заработать на достойное существование, он со своей охотой на субмарины и дорогущим двигателем для «Пилар» проделал огромную дыру в нашем семейном бюджете. Но я махнула на это рукой. Какой смысл пытаться что-то доказать мужчине, который уверен, что его морские прогулки, каких бы денег они ни стоили, спасли весь свободный мир?

В ресторане Эрнест пил один бокал за другим, так что я даже незаметно просигналила официанту, чтобы он перестал ему подливать. Служащий правильно истолковал мой жест.

Однако бокал Хемингуэя оставался пустым всего полторы минуты, после чего он встал и громко, на весь зал, спросил:

— Где официант? Здесь что, не обслуживают?

У бедного парня не осталось выбора, и он снова подошел к нашему столику.

Когда мы вышли из ресторана на теплый воздух, я тихо сказала:

— Бонджи, ты позволишь мне сесть за руль?

— Нет! Я сам поведу.

Слуга отбежал, чтобы подогнать наш «линкольн». Прохожие на улице оборачивались в нашу сторону. Они всегда оборачивались, потому что Клоп был Эрнестом Хемингуэем, теперь об этом знали даже на Кубе. Я старалась на людях называть его не Эрнестом или Хэмом, а Бонджи, но, несмотря на все мои старания, похоже, больше не осталось мест, где на нас не смотрели бы как на пару «мистер Хемингуэй и его жена».

— Бонджи, пожалуйста, не упрямься, — шепотом увещевала я мужа.

— Думаешь, я не смогу вести машину?

— Мы прекрасно провели время, правда, Бонджи? — ласково, насколько могла, спросила я, хотя внутри у меня уже все кипело. — А теперь нам пора домой. Я не против немного порулить, да и выпила я не так много, как ты.

— Намекаешь, что я не умею контролировать себя, когда выпью?

Люди, которые все это время наблюдали за нами, отвернулись, им стало неловко, поскольку они оказались свидетелями семейной ссоры.

— Ну что ты, конечно нет. Ты все прекрасно умеешь. Просто я думаю, что сейчас тебе лучше позволить сесть за руль мне.

— Черта с два! Я сам поведу свою гребаную машину.

— Ладно, — согласилась я, — хорошо.