Я писала Эрнесту, что люблю его, как Безумный Шляпник, что его новый роман — шедевр, что мы с ним одно целое, что его книга — это моя книга, а все остальное не важно, что он должен писать, а я буду здесь заниматься своим делом, что вернусь домой, как только смогу. Я надеялась, что к Рождеству он откроет дом на Кубе и это станет для меня лучшим подарком. Я буду нежиться на солнце и чувствовать себя самой счастливой на свете. Я обещала, что непременно приеду до конца года, а если вдруг обману его, то пусть он бросит меня ради той, кому можно верить.
Эрнест писал Максу Перкинсу, что я подставляюсь под пули в Финляндии, чтобы он только смог закончить свой роман. Жаловался Шпигелям, что так из-за меня волнуется, что не может ни есть, ни спать. Он уехал из Сан-Валли в Ки-Уэст, наплевав на то, что Полин предупредила: его там не ждут.
Вооружившись письмом президента Рузвельта, в котором говорилось, что я имею право на проход в любое интересующее меня место, я отправилась на фронт. Меня подвез водитель в военной форме. Мы ехали через бесконечный лес по обледеневшим дорогам и заминированным мостам, предрассветное темное небо то и дело подсвечивали всполохи от залпового огня. Это была первая масштабная ночная операция с начала войны, и я ехала с музыкальным сопровождением: финские летчики, совсем еще молоденькие ребята, вчерашние школьники, пели мне серенады. Это было нечто. Может, мне и было суждено попасть в зону бомбометания, но зато я могла добыть эксклюзив: война на севере, здесь погода может стать союзником или врагом. У трех миллионов финнов, защищающих свою родину, было мало шансов против ста восьмидесяти миллионов русских, целью которых были две жалкие стратегические позиции. Но финнам повезло — погода выступила на их стороне.
В Хельсинки я вернулась задолго до Рождества, набрав материала на три большие статьи. Теперь оставалось придумать, как добраться домой.
Приехав в Ки-Уэст, Эрнест обнаружил, что Полин отослала всю прислугу, а сама отправилась в Нью-Йорк. Сыновей она оставила на няню, которую оба мальчика дружно ненавидели, и велела дожидаться отца, который отвезет их на Рождество на Кубу. Правда, поделиться своими планами с Эрнестом она не удосужилась.
Хемингуэй пробыл в Ки-Уэсте достаточно долго, чтобы собрать все свои вещи, все, кроме французского гоночного велосипеда. На таких они с Полин путешествовали в свой медовый месяц по грунтовым дорогам природного парка Камарг в Провансе. Теперь оба велосипеда со спущенными шинами ржавели на каменном полу в подвале. Эрнест складировал свое имущество в погребе бара «Неряха Джо» и в сочельник вместе с Бамби, Мышонком и Гиги загрузился в «бьюик», а затем на пароме переправился на Кубу.
Я в одиночестве ужинала в ресторане Хельсинки, прислонив к бокалу с водой книжку в мягком переплете, и тут появился мой знакомый, американский военный атташе, и попросил разрешения присесть за мой столик.
— Вы в курсе, что все, кто способен здраво мыслить, уезжают? — спросил он.
— Но вы-то здесь и едите эту мерзкую рыбу. Это ведь рыба, да?
Я поковыряла вилкой в тарелке и с тоской вспомнила «Пилар» и то, как я плавала в своих дурацких очках, пока Эрнест рыбачил. Когда отправляешься освещать войну, то нет никаких гарантий, что ты вернешься домой, однако об этом лучше не думать, а то испугаешься и вообще никуда не поедешь. Поэтому приходится притворяться смелой даже перед самой собой. Ты заставляешь себя хладнокровно лечь спать, думая о том, что утром тебе надо хорошо выглядеть, а не о риске газовой атаки. Собственное мужество держит тебя на плаву. В нашем деле даже мужчинам-репортерам приходится тяжело. А уж женщина, которая выбрала для себя стезю военного корреспондента, должна отринуть все сомнения мира и не бояться зайти слишком далеко. Если такая женщина хочет, чтобы ее воспринимали всерьез, она просто не может позволить себе роскошь бояться.
— А что держит здесь вас? — спросила я.
— Меня? — переспросил атташе. — О, я вовсе не собираюсь тут оставаться. Я эвакуируюсь самолетом в Швецию.
— Значит, есть самолет до Швеции? Когда?
— Вылетаем сегодня вечером. Хотите с нами? Надо было сразу вам предложить, но я…
— Господи, конечно хочу! Сидите здесь и никуда не уходите.
Я бросила свой ужин и выбежала из ресторана, пока он не передумал. Вернулась через несколько минут, держа в руках пижаму и бутылку виски.
Атташе, увидев меня, рассмеялся:
— Вижу, вам уже приходилось эвакуироваться.
— О да, я в этом вопросе профессионал.