Прекрасный белый снег (СИ)

Поздним июльским вечером, почти ночью, они сидели на веранде большого, песочного кирпича, построенного "вот эттимми саммымми руккамми" дома. Два полупьяных парня, русский и литовец, один слегка за сорок — директор ПТУ, другой почти под тридцать — безработный с завтрашнего дня, один — ответственный хозяйственник, другой же — раздолбай без башни. Маленькими гранёными стаканчиками они разливали сливовую водку, закусывали малосольными огурцами и варёной в кожуре картошкой, как братья обнимались, курили и снова наливали, и что-то родное было в этих совершенно разных людях.

— Знаешь, Венька, — говорил один другому, — ты не переживай. Не мучай ты себя. Она вернётся если любит. Вот увидишь. А если не вернётся, значит и не любила никогда. А зачем тебе такая? Сам подумай. Только, так быстро это не проходит, поверь мне Венька...

— Легко тебе, Костас, говорить, — отвечал другой. — Ты вон какой... Дом у тебя, хозяйство, дети. Путяга, движение ваше, за свободу. Ты, Костас, сильный. Не то что я. Вот ты говоришь, не мучай! А что мне делать, Костас? Как мне дальше с этим жить?

— Просто, Венька, очень просто, — отвечал ему Костас. — Если любишь, так люби! Любовь твою у тебя никто отнять не может. Кроме, — усмехнулся он в свои рыжие усы, — кроме тебя же самого. Кроме тебя, Венька. И надейся. Человек, Венька, живёт надеждой! Без надежды он засыхает, как дерево без корней. Знаешь, если сосне корни подрубить, она через год сама завалится. И пилить не надо. Вот так, брат. Вот так-то, Венька.

— Эх, Костас, Костас, — сквозь пьяные слезы улыбался ему Венька. — Хорошо тебе... А как, любить, скажи мне, как? Если даже жить не хочется? Ну какая тут любовь? Какая тут надежда?

— Знаешь, парень, — отвечал Вене Костас, — я, как жену похоронил, много езжу, много... В Ирландии даже побывал, не так давно. Есть там у них одна легенда, предание такое, эпос Шии. Чудесная страна в потустороннем мире. Интересная, скажу тебе, штука, очень. Хотя и странная немного. Так я нашёл его и прочитал. Подожди-ка, посиди минутку. Я сейчас. — Он вышел, вернулся с небольшой, явно самиздатовской какой-то книжкой. — Вот, — он раскрыл последние страницы. — Всё читать не буду, тут самый конец, слушай. И медленно, с литовским своим своим выговором, немного нараспев прочёл он уже мало что понимающему Веньке следующие строки:

"Тогда же он молился ещё полный век, и земля расступилась и обнажились корни священной сосны. Раскрылись корни так же, как это делает женщина, желая понести, и был там серебряный лук. Трижды тянул он лук, пока не придал ему форму любящего сердца. И тогда пустил стрелу в духа реки и стало тихо. По истечению же этих семидесяти четырёх лет приснилась ему дева с соколом на плече. Тогда явились семь старцев седовласых и означали они семь степеней удушья. Сели они в круг и, сказавши: «Радуйся, огонь духа!», съели того сокола и томились от боли. И сказали они Харитону: «Ты можешь победить реку, но ты не можешь вернуть жизнь».

Они немного помолчали, Костас налил водки в маленькие стопочки, выпил не чокаясь, достал из пачки сигарету, закурил и посмотрел на Веньку:

— Её звали Жемайте. Мою жену. Пять лет прошло. Уже пять лет. Автомобильная авария. Я, как видишь, жив-здоров. А её уже пять лет как нет. Ровно пять лет, сегодня. Сегодня, Венька... Выпей...

Венька молча выпил и тоже потянулся за сигаретой.

— Да, Костас, — посмотрел он на своего товарища. — Да уж. Понимаю...

— Да ладно, Венька, — взглянул на него Костас, и Венька вдруг увидел, как по его щеке, оставляя за собой узкую блестящую дорожку, медленно сползает крохотная прозрачная слезинка. — Пять лет уже прошло. Пять лет! Теперь гораздо легче. И дети, опять же. — Он тяжело вздохнул, налил ещё по полстопарика. — Эх, дети, дети. Кабы не дети... Спасибо им... Давай, Венька, ещё раз за неё. Помянем...

И они снова выпили не чокаясь.

— А ты хоть понял, Венька, — раскрыл снова книжку Костас, — к чему я тебе про Харитона этого читал? В чём смысл? Понял хоть? Пойми, Венька, ты можешь победить кого угодно, даже самого себя, ты можешь победить и реку, но ты не можешь вернуть жизнь... Знаешь, о чём это? Можно исправить всё на свете, если очень захотеть, и только жизнь вернуть нельзя! Ничью! Ни чужую, ни свою, ничью! Всё можно исправить! Кроме одного! Помни об этом, Венька...

Они ещё раз выпили за ушедшую навсегда от Костаса Жемайте, и за его детей, благодаря которым он выжил когда и жить-то не хотелось, и за любимых баб, за матерей, отцов, ещё за что-то, и Костас сказал что спать осталось им всего часа четыре, и надо хоть немножко отдохнуть.

А утром, в семь, он проводил своего друга до остановки, и со словами: "Теперь ты мне как брат, Венька, приезжай когда захочешь, мой дом — твой дом", посадил его в автобус.