Прекрасный дом

Опустившись на колени, Нанди начала раздувать потухшие угли; потрескивая, вспыхнуло пламя, осветившее закопченный камышовый потолок, гладкие опорные столбы и закутанных в одеяла женщин. Люси лежала на циновке, под головой у нее был деревянный чурбан. Том передал старухе свою походную флягу и велел ей влить несколько капель спиртного в рот Люси. Он послал к солдатам за корпией и бинтами.

— Не мажьте ее глиной и навозом, — сказал он. — Я все равно узнаю и рассержусь.

— Мы слышим, инкосана.

— Если она очнется, скажите ей, что она поправится. Я привезу доктора.

Когда он вышел из хижины, уже смеркалось, и холодный ветер раскачивал верхушки деревьев. Майор Хемп и его люди уехали, а кавалеристы Конистонского взвода, подняв воротники, сидели у стены загона и курили. Сержант Дональдсон был в хижине Коко.

— Ее уже не спасти, — сказал он.

На маленьком сморщенном лице старухи играли отсветы огня, незаметно смягчая заострившиеся черты. Одна из женщин вложила ей в руки крест — она просила об этом. Но Тому казалось, что в ней нет никакой покорности. Скажи ей кто-нибудь, что она сама навлекла на себя месть, это бы ее ничуть не тронуло. Мать борющегося народа, она встретила смерть так, как хотела, защищая свой народ с копьем в руках. Она была так стара, что стала похожа на мужчину, как сказал Но-Ингиль. Что же произошло в других краалях? В эту ночь сотни людей будут вынуждены спать под кустами, наутро у них не будет коров, а значит, и молока; маленьким детям предстоит умереть. Он думал о том, как много еще нужно сделать — ему никогда этого не удастся. Утром он уже должен быть в Ренсбергс Дрифте, он должен подавлять восстание, а он сидит, ожидая смерти старой женщины, наградившей его, когда он был еще совсем маленьким, бесценным даром — материнской любовью. Вместе с сержантом он вышел из хижины, чтобы глотнуть свежего воздуха, и увидел, что из кустарника тихо, как мыши, выползают маленькие ребятишки и, стрелой мчась по открытому пространству, скрываются в хижине.

Коко умерла, не приходя в сознание. Но на спасение Люси еще оставалась какая-то надежда, и Том отправился в Конистон за врачом. Командование взводом он поручил Дональдсону.

— Делай все, что нужно, — сказал он. — Если кто-нибудь сунет нос, стреляй. Думаю, что Хемп сюда больше не явится.

Ночь наступила рано, поездка домой была долгой. Том замерз. Выше, в горах, с покрытых снегом вершин дул сильный ветер. Руки озябли, а рана болела так, будто в нее снова врезался острый ассагай. Степь пахла увядшими и засохшими растениями, нигде не было видно ни искорки света. Черным диском простиралась под звездами земля.

К полуночи он приехал в Раштон Грейндж и постучался в кухонную дверь. Испуганный голос спросил, что ему угодно, а затем какой-то индиец отворил ему и сказал, что Линда вместе с миссис Мимприсс уехала на несколько дней в Питермарицбург. Том хотел только повидать Линду, и по дороге он сотни раз обдумывал, что он ей скажет, поэтому теперь он пришел в уныние. Из ее писем сначала можно было заключить, что она успешно пытается как-то найти свое место и приспособиться к новой жизни. Она беззлобно шутила по адресу Эммы и писала с уважением, хотя и немного, о его отце, зная отношение Тома к нему. Она писала ему ежедневно полные любви письма, и он получал их целыми пачками. Через несколько недель письма ее изменились: иногда они состояли из истерических излияний, в которых находили выход ее тревога и одиночество и даже ее прежняя мания — что ее преследует какой-то черный человек. Некоторые письма были безлики — они содержали лишь общие, холодные рассуждения штатских людей о войне. Точно так же могла бы писать Эмма или любой из гостей их дома. Линда все больше и больше привязывалась к той жизни, которая текла вокруг нее и которую Эмма Мимприсс сумела сделать очень размеренной и приятной; она писала, что ей хотелось бы пригласить в гости оома Стоффеля, конечно, если его удастся уговорить. Неожиданно для Тома она отправилась в столицу, быть может, чтобы повидаться с тетушкой Анной Бошофф. Для него ее отъезд был большой неудачей, неожиданным и жестоким ударом. Конечно, все это было понятно, ей хотелось отвлечься, и он надеялся помочь ей при первой же возможности, рассеять все ее страхи и сомнения, порадовать ее. Он верил, что и она в свою очередь ждет его стойко и терпеливо, чтобы, несмотря на все недомолвки, доказать, что она сама выбрала его и будет стоять за него горой, что бы ни случилось. Все было понятно, и все же он чувствовал себя обиженным ее отъездом и отошел от двери дома в безотчетной ярости. В Конистоне, едва держась ногах, он долго стучался к окружному врачу, но дом был пуст: не было никого, кто мог бы сказать ему, куда уехал доктор.