Прелести Лиры (сборник)

Прежде всего, надо было объясниться с Ниной, которой он никогда ничего не обещал, но которая вела себя так, будто обещанием является само их существование с оглядкой друг на друга. И он пошел к гадалке Симе, к которой его водила Нина, чтобы узнать судьбу своей матери, закоренелой атеистки Нелли Михайловны. Мать, кстати, поправилась и по-прежнему не отходила от телевизора, каждый час поглощенная новостями до такой степени, будто только что вернулась из путешествия по тундре длиною в год. Сима угадала. (Вообще-то ее звали Серафима, но для друзей она была Сима; в результате все звали ее Сима, и только друзья знали ее полное имя.)

– Привет, колдунья, – сказал Титов. – Мне нужна твоя помощь.

Здесь было принято разговаривать на «ты».

– Всем нужна моя помощь, алмазный, – сказала Сима, бегло, но цепко взглянув на Германа.

– Да я не о гадании на кофейной гуще…

– О чем же, бриллиантовый?

– Серафима, кончай ты эту цыганщину. Нину помнишь? Вот мне и хотелось бы…

– Подожди. Помолчи. Я сама. Дай руку. Ага. Каждый скажет, что у тебя будет большая любовь.

– У меня есть подруга Нина…

– Нет, здесь дело не в Нине.

– У нее красивые глаза.

– Нет-нет, Нину забудь. Тут страсти-мордасти, при чем здесь Нина?

Титов сдержал порыв радости, но губы Симы шевельнулись в улыбке, словно она смотрела на экран детектора лжи.

– Я уже забыл ее, только не знаю, как ей об этом сказать. Может быть, ты мне поможешь? Я за этим к тебе и пришел.

– А-а, сильный мужчина боится сделать больно слабой женщине… Кажется, это называется благородство. Встречается так редко, что я уже и слово забыла.

– Да не в этом дело. Тебе она верит больше, чем себе. Понимаешь?

– Ты меня подкупаешь? Хочешь позолотить ручку?

– Ты же сама нагадала мне любовь. Я не прошу тебя помочь обмануть; я прошу… Сима, ты согласна или нет?

– А ты сам-то мне веришь?

– Не знаю. Но я зачем-то пришел.

– Вот именно: зачем-то. Выдумал какой-то предлог, впервые слышу такую трогательную ерунду. Скажи честно: ведь ты пришел за своей любовью, а не из жалости к Нине? Скажешь честно – помогу.

– Не знаю. Я чего-то побаиваюсь.

– Такой любви, которая у тебя на роду написана, кто угодно испугается. Да-да. Серьезная любовь – это серьезные проблемы. Я, например, любви боюсь. Любви не боятся лишь те, кому она не грозит. Эти лезут, как мухи на мед. Им подавай сюси-муси.

Колдунья Сима, природная блондинка, зачем-то ставшая крашеной брюнеткой, закурила и отошла к окну. Выглядела она лет на тридцать пять, на ней были черные джинсы и черная блуза, которые подчеркивали фигуру и делали возраст неопределенным. У нее были живые, меняющие цвет глаза; но глаза ее не бегали, а смотрели прямо и внимательно. С позиции силы.

– Хочешь, я объясню тебе, как я гадаю? Я сама не знаю, не понимаю, как я гадаю. Когда руки и глаза клиента молчат, я пытаюсь разговорить человека, и иногда сразу представляю его будущее. И я не вру.

– Так, как ты, поступают все писатели, художники или профессиональные психологи.

– Я не знаю, как поступают писатели, но мне кажется, что угадать судьбу человека не очень сложно. Люди все очень простые. И я простая.

– Я не хочу знать свое будущее, – сказал Титов, предельно равнодушным тоном, как перед детектором лжи.

– А я тебе его и не открою, не волнуйся.

– А свою судьбу ты можешь предсказать?

– Знаешь, что такое судьба? Это когда ты знаешь, чего ты хочешь, но понимаешь, что не все от тебя зависит. У человека, который сам не знает, чего он хочет, нет судьбы, есть только нескладная жизнь. Я бы хотела такого мужа, как ты. И детей. Двоих. Двух девочек.

– Может, ты и будешь моя любовь, Серафима?

– Эй, не шути. Тебе будет не до шуток, – сказала Сима, стоя к нему спиной.

– До свидания, Серафима. Желаю тебе, нет, нам удачи.

И уже на пороге он не выдержал и обернулся.

– Сколько лет будет моей избраннице?

Сима рассмеялась смехом, похожим на смех Евы, и у него отчего-то отлегло от сердца.

– Ты же умный мужчина. Но как ты поглупел! Какой идиотский вопрос ты задал! Ты уже влюблен, бедняга.

– Возможно. Она слишком молода для меня…

– Она, она! Так и должно быть. Эх, легко быть Богом или Богиней Судьбы. Тут не надо много ума. Я бы всем посылала именно молодую. Но это испытание, имей в виду. Очень сложно быть молодым и не предавать свой возраст. Тебе сколько, сорок, пятьдесят? Это трудно объяснить… Это дар такой: кто любит – вечно молод. Не зеленый, а молодой, понимаешь? Звучит глупо…

– Кажется, я тебя понимаю.

– Только не надо слишком широко держать карман. Надо же заслужить счастье, оно же не будет валиться на вас всех с небес, черт бы вас побрал. Почему мне так нравятся пятидесятилетние юноши? Иди, дорогой Герман. Привет Нине.

8

– Я тебя люблю, – сказал Герман, протягивая Еве цветы, на этот раз созвездие крепких бледно-розовых бутонов.

– Какая прелесть, – прошептала бледнеющая Ева, погружая лицо в розы. – Нет, я о букете, а не о ваших словах. Ваши слова ужасны. Не говорите так. Мне страшно. Это… сакральные для меня вещи. Не смейтесь.

– Я и не думал смеяться.