Прелести Лиры (сборник)

Губы у Лиры оказались сухими, и целовалась она, не закрывая глаз. Создавалось впечатление, что рядом присутствует кто-то третий и беззастенчиво разглядывает их. Федор, словно опытный змеелов, стал завораживать девушку движениями своих рук, которые шарили по ее напрягшемуся телу (деревянная кошка!); в какой-то момент он, впившись губами в ее губы, попытался освободить мягкую грудь из бюстгальтера, однако она схватила его за руки (кисти ее оказались удивительно крепкими и цепкими) и не выпускала. Но и не отходила от него, а, напротив, прижималась всем телом, глядя на него без улыбки и дыша ровно, без сбоев. Дыхание было свежим, и даже каким-то лепестково-ароматным. Когда она ослабевала хватку, Федор медленно расстегивал молнию на ее джинсах. Лира резко возвращала молнию в прежнее положение и вновь хватала его за руки, подставляя при этом губы.

Молчаливый поединок длился настолько долго и безрезультатно, что Федору стало не по себе (при этом он чувствовал, что Лира не испытывает ни малейшей неловкости). Он развернулся и, ни слова не говоря, пошел на кухню готовить себе кофе. Игра в молчанку, в которой он, проявляя инициативу, все время был в роли догоняющего, ему изрядно поднадоела. Ей, очевидно, доставляло удовольствие ставить его в глупое положение. Обещать, чтобы затем тут же отказать.

Когда он вернулся, Лира сосредоточенно раздевалась, обращая на него внимания не больше, чем на деревянную кошку.

– Я тебе не мешаю? – любезно поинтересовался Федор, делая маленький глоток из африканской чашки, украшенной изображением льва и львицы, хвосты которых переплелись, образуя сердечные вензеля. Подарок последней подруги, чтившей слабость Федора – окружать себя безделушками, обнаруживающими своеобразный вкус: он умел видеть «души» вещей. Где она сейчас, подруга Леля? Кажется, вышла замуж. Кажется, удачно. За прораба, если не изменяет память.

– Почему ты сразу подпустил меня к себе? – сказала Лира, стягивая трусики, усыпанные мелкими розовыми цветочками. Бюстгальтер, тоже в розовый цветочек, она не сняла. – Ты слишком быстро отдался. Надо было поиграть в недоступность. Словно кошка с мышкой. Мэтр и начинающая поэтесса: это могло быть так романтично. Мне нравится добиваться того, что кажется недоступным. Я люблю тянуться к звездам. Понимаешь, все должно быть красиво, а все красивое непредсказуемо. И жестоко. И потому – прекрасно. Зачем ты так быстро сдался, зачем?

– С чего ты взяла, что я сдался?

– Ты целовал меня. Гладил. Разве нет? В тебе проснулась нежность, а нежность – это слабость. Свобода – вот единственная слабость художника.

– Может, мне следовало ударить тебя вместо того, чтобы обнимать?

– Да-а, – протянула Лира без улыбки, – да, да, надо было ударить. У меня по лицу текла бы маленькая струйка крови вишневого цвета. Тогда бы я тебя обожала.

Федор поставил чашку на столик, подошел к Лире и так влепил тяжелой ладонью по щеке, что ее волосы волной взметнулись из-за спины и закрыли ей лицо. Она раздвинула их тонкими пальцами, открывая высокий восковой лоб, заблестевшие глаза, губы, разъехавшиеся в блаженной улыбке, с которых змейкой сбегала струйка крови. Алая, цвета неспелой вишни. Федор, которого охватила непонятной природы ярость, ударил ее еще раз – другой рукой по другой щеке. Чтобы симметрично было. Красиво. Лира сладострастно застонала, повернулась к нему спиной и опустилась на колени, не переставая стонать. Федор сделал еще одну попытку снять с нее бюстгальтер, но она дернулась так, словно он сделал ей больно. Позы при этом не изменила. Она корчилась перед ним на ковре, запустив пальцы себе в волосы. Федор грубо намотал волосы на кулак – и Лира издала нежный стон, потом всхлипнула, опять застонала…

Федор брал ее сзади сильными толчками, вцепившись пальцами правой руки в бок (ногти впились в мягкую плоть и терзали ее с вампирским восторгом), а пальцами левой руки почти рвал волосы в ритм своим движениям. Голова ее запрокидывалась, но Лира не сопротивлялась; она всячески давала понять, что получала удовольствие от такого обращения.

Когда Федор, которого переполняла агрессия, почувствовал приближение кульминации («На тебя обрушивается небо в алмазиках, и колючий алмазный дождик барабанит по всему телу – алмазная иглотерапия», – говаривала Леля, женщина стройная, но нечуткая к слову; впрочем, даже ей иногда удавалось справиться с невозможной задачей – словами передать чувства) и ускорился, она резко развернулась, схватила неистово напрягшийся «свободный микрофон» (о, Леля, разве забудешь твои несовершенства!) окровавленными губами и приняла в себя все до капли, причиняя ему боль зубами. При этом глаза ее опять смотрели на него с холодным любопытством. Федор готов был поклясться, что сама она не разделила с ним высшего наслаждения, и даже не пыталась сделать это.