Прелести Лиры (сборник)

Стареющий Федор Басов был матерым поэтом – из тех, кого без иронии называют мэтрами, и вообще матерым человеком. Большая редкость для больших поэтов. Будучи талантливым, поэтически одаренным, что само по себе большая удача для того, кто пишет стихи, он сумел остаться приличным человеком, но всячески скрывал эту свою слабость (которую про себя называл «профнепригодность»), словно стеснялся своего кредо. Он испытывал неловкость оттого, что поневоле примерял свой аршин не только к себе, но и к другим, не имея на это, в сущности, никакого права. С годами чувство порядочности стало главным в его личности; оно-то и делало его безнадежно одиноким. Сама поэзия рождалась в его душе из чувства приличия и нравственной опрятности – вот почему в его стихах сквозила и дрожала ироническая интонация, за которую он стыдливо прятался. Федор Басов давно перестал удивляться тому, что порядочность стала для него даже сексуально привлекательным свойством. Он терпеть не мог развязных барышень, поэтому бывал с ними преувеличенно любезным, опуская глаза или отводя их в сторону.

– Чем могу быть полезен, поэтесса Лира?

– Ой, какая прелесть! – воскликнула Лира, осторожно взяв в руки статуэтку кошки из черного дерева, привезенную из Африки. Своенравная кошка с огромными глазищами как будто напряглась, очутившись в чужих руках. Плавные линии ее туловища застыли и отвердели. Лира погладила ее («Левой рукой!» – отметил про себя Федор) по деревянной шерсти и поставила на место. Кошка расслабилась и, казалось, чуть заметно шевельнула хвостом, подобрав его к ногам.

– Словно живая, – промурлыкала Лира.

– Да, как живая, – согласился Басов.

– Я принесла вам мои стихи. Хочу издать свой первый сборник. Он будет называться «Лепестки». Если бы вы, можно сказать, классик, написали предисловие, всем бы стало ясно, что Лира – это серьезно.

– «Лепестки»… Неплохое название. А вам нравятся ваши стихи?

– Очень. Я уверена: они великолепны.

– О чем ваши стихи, Лира?

– Разве можно рассказать стихи? Почитайте. Ведь вы же поэт. Даже странно слышать от вас такое…

– Да, да, вы правы, стихи надо читать, я знаю. Они скажут о человеке все, если только это действительно настоящие стихи. А если не настоящие – не скажут ничего. Это верно. Наверное, я просто боюсь разочароваться, вот и оттягиваю неизбежный момент.

– Не бойтесь. Я вас не разочарую. Я знаю, что понравлюсь вам. Я такая. А где ваша жена?

– Я разведен. Живу один. Детей нет. А вы замужем?

– Мне кажется, для поэтессы это не имеет значения. Да, я замужем. Все никак не соберусь развестись. У меня и ребенок есть. Сын.

– Сборник посвящен Джулии. Это ваша сестра?

– Нет, подруга. Она скульптор.

– Джулия – это тоже псевдоним?

– Джулия – это судьба. Она итальянка в душе. В прошлой жизни ее звали Татьяной. По фамилии… Неважно.

– Чаю хотите? Вы будете пить вкусный чай, а я просмотрю сборник. И после этого скажу вам, буду я писать предисловие или нет. Годится?

– Чай? Давайте чай. Я готова на все, чтобы заполучить ваше предисловие. На все, вы слышите? Я не уйду от вас без предисловия. Откуда у вас эта кошка?

– Из Африки кошка. Сколько лет вашему сыну?

– Пять. Нет, шесть. Вы бывали в Африке?

– Да, бывал. У вас есть стихи, посвященные сыну или вдохновленные им?

– Нет. Стихи растут сами, как лепестки, которые потом станут частью цветка, моментом красоты. Лепесткам не прикажешь. Разве нет?

– Конечно, конечно… А мужа вы любили?

– Это было так давно… Сейчас уже не помню. Мне казалось, что любила. Нет, наверно, хотела любить. А в Африке красиво?

– В Африке красиво.

– Я обязательно побываю в Африке. Сначала съезжу в Италию, а потом в Африку. А в Африке змеи есть? По-моему, змеи очень красивы. Гибкие, нарядные. Стремительные. Их все боятся. А я их не боюсь.

– Змеи, да, змеи… Думаю, змеи – это даже не дело вкуса; убежден, что у каждого к ним врожденное отношение. А как зовут вашего сына?

– Моего сына зовут… А зачем это вам?

– Так как его зовут?

– Ипполит.

– Ипполит… Так звали пасынка Федры.

Настя посмотрела на него долго, без улыбки, и ничего не сказала.

Федор Басов пошелестел страницами, пока заваривался чай в небольшом фарфоровом чайнике весьма оригинальной формы – приплюснутом, как тыква, словно испуганно осевшим и раздувшимся от влитого в него кипятка, и, не вчитываясь, уже понял, что он напишет предисловие. Стихи были хорошие, настоящие, красивые, но с гнильцой на базовом человеческом уровне; они ему не нравились. В них было много метафор, много смутного, невнятного, непередаваемого; Федор же ценил в стихах ясную двусмысленность, прикосновение к сути вещей.

– Я напишу предисловие к вашей шедевральной книге, Лира.

– Ой, можно я вас за это поцелую?

– Разве целуют за что-то? Разве поцелуями торгуют как пряниками?

– А разве нет?

– По-моему, целуют когда любят.

– Я люблю ваши стихи. Те, которые грустные. Это тоже не повод поцеловать вас?

– Целуйте. Я не против.