Прелюдия к большевизму

Между тем признание Филоненко очень важно самом по себе, поскольку совпадает с соответствующими показаниями генерала Корнилова и с его хьюгсограммой от 27 августа. Если добавить их к свидетельствам Трубецкого, Лукомского и некоторых других, то можно получить точную картину изменений, которые претерпел план диктатуры в штабе, а также свидетельство того, по чьей инициативе вообще был поднят этот вопрос. Разговор Корнилова с Филоненко о диктатуре состоялся 26 августа. Заявление, касающееся диктатуры, однако, было сделано Корниловым В. Н. Львову 24-го. В тот день Савинкову было дано фиктивное согласие не посылать Крымова с Дикой дивизией в Петроград, и в то же день эта дивизия по специальному приказу и с генералом Крымовым во главе двинулась на Петроград. В соответствии с признанием самого генерала Корнилова в разговоре со Львовым, он объявил о необходимости введения диктатуры по собственной инициативе. О прибытии Львова в Ставку и отъезде из нее Филоненко позже узнал от Завойко и Аладина, которые нанесли ему визит. Из телеграфного разговора от 27 августа по аппарату Хьюгса и из соответствующих показаний Корнилова и Филоненко можно установить, что вплоть до самого вечера 26 августа предполагалось введение единоличной диктатуры Корнилова. В показаниях не было данных ни подтверждающих, ни опровергающих участие Филоненко в каких-либо консультациях по вопросу о диктатуре до вечера 26 августа. Нет никаких указаний и на то, что Филоненко внезапно изменил свою точку зрения на этот вопрос, когда он 26 августа поддержал коллективную диктатуру. Следовательно, Филоненко нельзя признать инициатором введения индивидуальной диктатуры, безотносительно его роли в Ставке. Я думаю, что можно убедиться в полном соответствии с фактами, что вопрос о диктатуре был поднят независимо от Филоненко и что позиция этого вопроса в Ставке не была известна ему в полной мере. К сожалению, консультации генерала Корнилова с Крымовым и другими военными участниками заговора, похоже, до сих пор совсем не разъяснены следствием. В то же время я убежден, что практическая часть этого рискованного предприятия точно обсуждалась с таким умным человеком, как Крымов, и что среди заговорщиков, вероятно, можно найти настоящего инициатора этого дела. Опираясь на материалы, известные мне, я считаю, что самым активным сторонником в Ставке, если не инициатором идеи индивидуальной диктатуры, нужно признать самого Корнилова.

Все обстоятельства последних консультаций о диктатуре, проведенных 26 августа, похоже, указывают на то, что Филоненко, вероятно, сказал правду, когда в моем кабинете утверждал, что только после того, как он оказался перед фактом неизбежного провозглашения единоличной диктатуры Корнилова, он выдвинул контрпредложение о коллективной диктатуре как о меньшем зле. Он говорил правду. В любом случае следствие твердо установило, что этот план возник 26 августа на совещании между Корниловым, Завойко, Аладиным и Филоненко; и исходя из всех данных дела Корнилова, версия Филоненко — единственная из тех, что мне удалось найти, которая дает объяснение этого неожиданного изменения плана действий. Но даже рассказ Филоненко не открывает те мотивы, которые вынудили генерала Корнилова согласиться на такие изменения в форме диктатуры. Не ясно, убедил ли на самом деле Филоненко Корнилова, что его план более целесообразен, или, нуждаясь в тот вечер по той или иной причине в согласии Филоненко, генерал Корнилов лишь на время сделал вид, что Филоненко его убедил. Я скорее предположил бы последнее, потому что едва ли возможно вообразить, что генерал Корнилов не понимал всей абсурдности такого квартета диктаторов, состоящего из Корнилова, Керенского, Савинкова и Филоненко! Я просто думаю, что в тот вечер Корнилов не особенно интересовался формой диктатуры, поскольку он понимал или, по крайней мере, чувствовал, что в день после государственного переворота окончательное решение будет принадлежать ему — тому, кто останется у власти.