Прелюдия к большевизму

Керенский. До того как Савинков повстречался с ним во время отступления и операций на Юго-Западном фронте, Савинков очень мало знал его. По крайней мере, я помню, что перед тем, как его назначили в армию, Филоненко представил меня Савинкову, и в то же время Савинков позднее сказал мне, что он очень плохо его знал. Филоненко был одним из тех молодых военных, которые много сделали для организации в армии комиссариатов и для отправки на фронт комиссаров, которые действовали там не только путем убеждений, но и лично участвовали в сражениях. Это были «комиссары личного примера». Он сам проявил огромное мужество в операциях 8-й армии во время наступления и выходов из боя. Очевидно, там, на фронте, Савинков и Филоненко подружились. Позднее, когда назначение Корнилова сделалось неизбежным, в свете его «странностей» я захотел назначить Савинкова в качестве верховного комиссара при нем. Дальше этого я не пошел. Однако Савинков сказал, что будет более правильно назначить комиссаром Филоненко, поскольку последний привык к манерам Корнилова, с которым он работал. Я видел Филоненко один или два раза в Петрограде, весной, а также, когда провел день в секторе 8-й армии, но вряд ли когда-либо разговаривал с ним. Я также видел его в Ставке и в поезде, после совещания 16 июля. Тогда комиссар должен был получить свое первое назначение к Верховному главнокомандующему для того, чтобы помимо прочего быть всегда уверенным в правильности политического курса в Ставке, учитывая особенности характера генерала Корнилова. Я пожелал, чтобы Савинков, которого сначала предназначали на должность верховного комиссара, контролировал и руководил этой общественной и политической работой. Когда Савинков был назначен заместителем военного министра, вопрос о личности комиссара при Верховном главнокомандующем сделался для меня безразличным, поскольку управление политической работой в Ставке оставалось в руках Савинкова.

Параграф 26

Шабловский. В показаниях Савинкова на нас произвело впечатление, как он поддерживал Филоненко. Он даже отождествлял себя с ним. Когда вы захотели отстранить Филоненко, Савинков чуть ли не подал в отставку вместе с ним.

Керенский. Да, я сказал Савинкову: «Я полностью доверяю вам; я думаю, что вы, наверное, совершили ошибки, но я ничуть не сомневаюсь, что вы преданы революции, и в то же время я совсем не знаю Филоненко». И в этом случае также в полной мере проявилась особая черта Савинкова — стоять до конца за людей, «преданных ему». Каждый раз он ставил вопрос о Филоненко так, словно это касалось его собственной персоны. Когда я предложил Филоненко немедленно прекратить исполнять свои служебные обязанности, Савинков поставил вопрос о собственной отставке, так что мне пришлось отложить на некоторое время официальную отставку Филоненко (поскольку я не хотел терять Савинкова). Однако я считал невозможным оставить Филоненко на службе, и Савинков почти немедленно подал в отставку. Он категорически заявил мне, что не желает больше служить со мной, так как он не одобряет нового назначения Верховского и Вердеревского и абсолютно настаивает на отставке.

[В отношении признания Филоненко может возникнуть неловкий вопрос: почему, когда Филоненко говорил о «нашем плане», то есть не только о своем плане, но и о плане Савинкова, я захотел арестовать одного Филоненко и ему одному сказал, чтобы он подал в отставку? Я должен ответить прямо: потому что я был совершенно уверен, что Савинков не играл никакой роли в заговоре, и я истолковал эти слова Филоненко как простую попытку оправдать перед Савинковым свое участие в недопустимых и преступных переговорах. В то же время я видел упорную и безнадежную попытку Савинкова в моем кабинете вложить в уста Филоненко такие слова, которые последний никогда не произносил; это было страстное желание спасти Филоненко.