Преломление. Обречённые выжить

Но можно было и не спрашивать, весь его вид говорил о том, что не нашёл. Возможно, в силу своей работы в морской прокуратуре, Синёв что-то и знал о «сеньорите». Но разглашать не хотел. Некогда благостное лицо матроса превратилось в обычное стандартное лицо срочника, служащего на Северном флоте. Таких лиц среди срочников было много. На еженедельных больших уборках мы не видели уже того стройного, изящного кабальеро, которым ещё недавно был Толик, исполняющий страстную кубинскую румбу под аккомпанемент шуршащей наждачки. Он уже ничем не отличался от других палуботёров, делающих свою механическую работу, столь не похожую на темпераментный южный танец.

Единственное, что ещё держало его на плаву, — непреходящая страсть к парусному флоту, куда он собирался вернуться после службы.

Надо сказать, что желание Толика походить по морям-океанам именно под парусами, каким-то образом передалось и мне. Я решил, что после службы подыщу себе какое-нибудь место, если не на «Седове», то на «Крузенштерне» — действующих тогда в СССР «выжимателях ветра»[54].

— Ты приходи на «Седов», — говорил Толик, — меня там ждут как «начальника» бизань-мачты. Возьму тебя в свою команду.

После демобилизации я временами наведывался на «Седов», одиноко стоявший в рыбном порту на длительном ремонте. Всё хотел узнать, когда парусник стронется с места и выйдет на просторы океанов. В один из таких заходов я случайно увидел Толика Тебенькова среди копошащегося на палубе люда. На свой парусник без парусов и мачт он всё-таки вернулся, оставшись верным ему даже не в лучшую его пору.

Увидев меня, удивился и в ответ на мои вопросы коротко пояснил:

— Я здесь сейчас числюсь простым матросом. Моей бизань-мачты пока нет. Когда закончат ремонт и закончат ли вообще, неизвестно. Но я буду на «Седове» до последнего. Не брошу ни под каким предлогом. Бросить легко. Найти — тяжело.

— Ты же опытный матрос. На паруснике, в конце концов, свет клином не сошёлся. Флот у нас большой.

— Нет, — возражал Толик, — «Седову» не изменю. Первое имя этого барка[55] знаешь какое? «Магдалена Виннен». Разве можно изменять паруснику с таким именем? Пусть он сейчас и в жалком состоянии. Главное — сохранить верность тому, кого полюбил.

Магдалена, Магдалина, Мария Магдалина… До сих пор в его душе жила «сеньорита» Маша-Мария, встретившаяся на пути три года назад. И по-видимому, останется жить до скончания веков.

Механик-налётчик Мамин

На Большой морозильный рыболовный траулер (БМРТ-245) «Имант Судмалис» прислали механика-наладчика. Фамилия его была Мамин, а величать он просил себя исключительно по имени и отчеству — Василием Савельичем. На плечах Мамина лежало всё механическое оборудование рыбцеха.

Первое, что при встрече бросалось в глаза, — невероятных размеров капитанская мица[56] с «крабом»[57], вышитым золотой канителью. Мица с высокой тульёй, напоминающей взлётно-посадочную полосу авианосца, придавала его бабьему невыразительному лицу суровый капитанский вид. Остальной гардероб: старое невзрачное, изрядно потёртое бобриковое пальто, короткие, нелепо зауженные книзу чёрные брюки и заношенные ботинки — уже не имел никакого значения. На фоне мицы всё уходило на второй план.

Наше судно стояло на Таллинском судоремонтном заводе и после восьмимесячного капитального ремонта готовилось выйти в рейс. Хлопот у всех было много. За день уставали так, что, придя в каюту, валились с ног. Однако у механика-наладчика Мамина после напряжённого рабочего дня оставались ещё силы прогуляться по городу. И всегда по прошествии двух-трёх часов он приводил на борт даму. О чём с гордостью и сообщал соседу по каюте:

— Привёл чувиху — застрелись! На уровне запредельной фантастики. Оперная певица. Будь другом, загляни ко мне в каюту минут через пять с половиной с устным рапортом, типа «товарищ капитан, на корабле полный порядок, замечаний нет».

— А при чём тут капитан? — недоумевал сосед.

— Ну так надо, старик. Чего тебе стоит? Приём такой. Действует безотказно. Под капитана всегда ложатся без колебаний. А под механика-наладчика — не очень. Специальность сомнительная, не слишком почётная. Заодно на чувиху мою полюбуешься.

«Чувих» он приводил всегда дородных, в теле, будто сошедших с картин Рубенса. В своей скромной каюте тут же садился рядом с ней на диван, откупоривал бутылку рислинга и дожидался «рапорта». При этом уникальная мица придавала ему особую многозначительность. Через час-другой он провожал свою пассию с видом римского гладиатора, победившего в тяжёлом и изнурительном турнире.

У команды возникло впечатление, что свой излюбленный головной убор Мамин не снимал на протяжении всего страстного знакомства. Уже после третьего покорения очередной дамы к нему прилепилась кличка «механик-налётчик».