Преломление. Витражи нашей памяти

— А где погрузка? — поинтересовался старпом.

— Дают порт Кавала на севере Греции.

— Значит, пойдём в балласте, — в некотором раздумье констатировал старпом…

Наш дальнейший переход в балласте по Эгейскому морю едва не закончился трагически: в разыгравшийся не на шутку шторм мы на четыре часа лишились хода. И судно уже выносило на скалистый берег острова Пелагос. Но каким-то чудом нам удалось справиться с ситуацией и в последний момент запустить двигатель, что и отвратило неминуемую катастрофу.

— Это всё ваши пирамиды, — укорял боцман, — не надо было лазить туда, и не влипли бы в этот чёртов шторм. Проклятье фараонов не шутка. Вот на своей шкуре и испытали…

И надо ещё отметить, что все склянки с духами, которые мы скупили на фабрике парфюмов в Каире, благополучно доехали до наших европейских квартир и домов, но запах из них довольно быстро улетучивался, и тех букетов, которыми мы наслаждались, будучи в Египте, не было и в помине. Единственным исключением оказались духи боцмана. Стойкий можжевеловый запах неизменно держался и даже, казалось, усилился со временем. Боцман с успехом применял их у себя в русской бане: три капли на черпак горячей воды и — на каменку. Дух стоял! — неделю не выходил.

— Как поддам черпачок, — делился боцман, — так будто по уши в Египет погружаешься.

Вася из Сенегала

В начале семидесятых годов белоснежный научный лайнер «Профессор Визе» зашёл в столицу Сенегала город Дакар. В течение четырёх месяцев экипаж обеспечивал программу научных изысканий в экваториальной части Атлантики.

Стоянка была рассчитана на четверо суток. Этого было вполне достаточно, чтобы отдохнуть, сверить научные данные, пополнить запасы питьевой воды и продуктов. Увольнялись мы на берег группами по три-четыре человека. Таковы были установки, спущенные из партийных верхов, которые блюли нравственность и честь советского человека, попавшего за границу.

Старшим нашей группы оказался Николай Иванович — опытный моторист, беспартийный, мой сосед по каюте. Его выбрали по возрасту и по исключительному доверию со стороны первого помощника. Когда наша группа из трёх человек вошла в прокалённые солнцем кварталы Дакара, за нами тут же последовал худой босоногий африканец, предлагая купить массивный, ярко блестевший на солнце перстень, который он постоянно протирал о цветастые шорты.

— (Drum, orum, — всё время повторял он, — only two thousand and half. It is not expensive for pure gold[1].

С нашим решительным отказом эта сумма медленно падала и в полдень дошла до полутора тысяч франков. Мы остановились. Вокруг толкался оживлённый и говорливый африканский люд.

— Пить, — медленно ворочая сухим языком, произнёс вдруг Гена Желтяков, — надо бы где-то добыть пивка, да желательно холодного. Жажда замучила.

В глазах африканца мелькнула надежда:

— Don’t understand. How much you offer?[2]

В это самое время сидящий на тротуаре молодой сенегалец по-спортивному вскочил на ноги и подошёл к нам.

— Рад приветствовать советских людей на нашей гостеприимной земле, — почти без акцента произнёс он, скромно улыбаясь.

Мы растерялись.

— Откуда такое произношение? Вы что, жили в Союзе?

— Конечно, — охотно вступил в разговор сенегалец, — я учился в Ленинграде, в институте Лесгафта. Знаете?

— Как же не знать. Сами из славного города на Неве.

— Земляки! — обрадовался «земляк» из Сенегала, похлопав Николая Ивановича по плечу. — Это надо отметить. Раздавим «мерзавца»[3] на троих? А? Шучу, конечно! Кто-то здесь про пивко намекнул. Так это без проблем. Пошли, покажу отличное место. — И он повёл нас в «отличное место» ускоряющимся шагом, постепенно перешедшим в лёгкий бег трусцой.

Мы бежали гуськом по утоптанным земляным улицам в кварталы с убогими домишками, давно не знавшими ремонта и даже элементарного ухода.

— Здесь дешевле, — пояснил провожатый, видя наше недоумение.

Небольшая группа из трёх человек еле поспевала за ним. Особенно доставалось Николаю Ивановичу, человеку в годах и далеко не спортивному.

— На хрен мне ваше пиво, если через пятьдесят метров я получу инфаркт, — причитал он, постепенно снижая темп и явно отставая.

— Не боись, прорвёмся! — обнадёживал его наш ведущий, прибавляя шаг.

Временами форвард сбавлял темп и мы сбивались в кучу. Тогда он на ходу рассказывал нам об этапах своей ленинградской биографии во время учёбы в институте физической культуры имени Лесгафта. Потом «земляк» бросался в сторону во внезапно возникший проулок и тащил нас, как иголка тянет нитку в прокол тугой ткани.

Складывалось впечатление, что он ходил какими-то замысловатыми зигзагами, и мы в конце концов полностью потеряли ориентировку в пространстве и слепо следовали за нашим добровольным вожатым, уже искренне боясь потерять его, так как выйти из этого однообразного лабиринта улиц и плотно стоящих домов под тростниковыми крышами казалось совершенно невозможным.