Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Как любая попытка обобщающей типизации, идеальный тип «колониального города» может служить только вспомогательным средством для того, чтобы более четко выделить контуры реальности и показать особенности отдельных феноменов в сравнительной перспективе. В дополнение он помогает априори исключить многие другие вещи. Если понимать под колониальным городом место продолжительных межкультурных контактов[1082], то окажется, что в принципе все крупные мультикультурные портовые города имеют колониальные черты, независимо от того, находятся ли они на колонизированных территориях или нет, то есть среди них окажутся Лондон, Новый Орлеан, Стамбул и Шанхай. Все эти города имели многослойную и разнообразную структуру общества. Этот признак сам по себе не является специфическим критерием. Если же брать «колониальный город» исключительно как образец особой политической ситуации, когда в качестве решающего критерия выступает лишение местных элит дееспособности путем имплантации автократического аппарата управления оккупационной властью, тогда Варшава, находящаяся в составе Российской империи, будет удовлетворять данному условию. Еще в конце XIX столетия в этом городе, которому не было дозволено стать столицей польского национального государства, постоянно размещались около 40 тысяч российских солдат. Уродливая и пугающая Александровская цитадель возвышалась над городом, его улицы патрулировали казаки, а высшая административная власть находилась в руках начальника полиции, который подчинялся непосредственно Петербургу. Для сравнения с гарнизонной мощью «обыкновенного» европейского мегаполиса того времени можно привести Вену, где располагался регулярный гарнизон из 15 тысяч солдат, причем большинство из них были местными[1083].

Некоторые критерии колониального города следует рассматривать в динамике их развития, а не статично, по простому факту их наличия или отсутствия. Одним историкам в первую очередь бросаются в глаза жесткая сегрегация и «городской апартеид», а другие обращают внимание на смешение, сплав и «гибридность» больших колониальных городов, «космополитизм» которых порой вызывает восхищение исследователей. Между двумя этими крайними позициями существуют многочисленные градации. Общественное устройство в колониальных городах, основанное на принципиальной, хотя и не во всех жизненных ситуациях явной дихотомии между колонизаторами и колонизируемыми, имело разную окраску и отличалось наличием переходов и наложений. Социальные и этнические иерархии в колониальных городах наслаивались друг на друга сложным образом. «Солидарность» на основе цвета кожи и национальной принадлежности, даже на пике расистского мировоззрения, далеко не всегда полностью исключала возможность классовой солидарности. Для богатых индийских торговцев или малайских принцев двери британских клубов, как правило, были закрыты, но в то же время они были недоступны и для белых бедняков (poor whites). В Индии социальный разрыв между британским служащим Индийской гражданской администрации и белым жителем работного дома был гораздо больше, чем между этим же служащим и состоятельным и образованным индийским адвокатом, если, конечно, эти отношения не были омрачены политической ситуацией – подобной той, которая возникла после Первой мировой войны. «Типичное» общество колониального города не было организовано просто по принципу двух классов или двух рас.

Сегрегация