Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Абсолютной противоположностью колониального города служил имперский город, метрополия в центре власти империи, источник силы колонизаторов. Дать определение имперскому городу просто: он является политическим центром управления, пунктом сбора информации, выгодоприобретателем в условиях асимметричных экономических отношений со своими многочисленными перифериями и, наконец, демонстрационным пространством символов господствующей идеологии власти. Рим времени принципата и первых двух дохристианских столетий представляет собой имперский город в чистом виде. Яркими примерами были Лиссабон и Стамбул в XVI веке или Вена вплоть до XIX. В Новое время соответствовать всем критериям имперского города столицам становится все сложнее. Так, в облике Берлина можно найти следы его прошлого, когда в период между 1884 и 1914 годами он был колониальной метрополией. Однако с экономической точки зрения он никогда не находился в заметной зависимости от сравнительно бедных германских колоний в Африке, Китае и в Южном море[1116]. Процветание Нидерландов, наоборот, было бы немыслимым без эксплуатации Индонезии в XIX веке. Эту, в масштабах новой имперской истории достаточно сильную, экономическую зависимость, однако, старались не выставлять напоказ. Попытки придать Амстердаму вид имперского города были непоследовательными, а затраты на них – скромными. Королевский Тропический музей хранит наглядные свидетельства былой роскоши, напоминая о богатом колониальном прошлом. Город Рим, напротив, после 1870 года щедро украшался новыми имперскими монументами, несмотря на скромные размеры его колониальных территорий. Декоративному эффекту способствовали унаследованные от древности декорации эпохи цезарей[1117]. В Париже также имелись благоприятные предпосылки для демонстрации имперских символов. Памятники колониализма времен Второй империи и Третьей республики гармонично вписывались в имперское городское пространство, возникшее при Наполеоне I. Во Франции наряду с Парижем город Марсель играл роль второго имперского города. В Испании Севилья подобным образом соотносилась с Мадридом. Глазго, будучи в некотором отношении центром собственной шотландской империи, не уставал настаивать на звании «второго города Британской империи» (the second city of the Empire), но при взгляде на облик города это утверждение не сразу становилось очевидным.

Да и сам Лондон, центр единственной в своем роде мировой империи, имел, с имперской точки зрения, не очень выразительный вид. Калькутта 1870‑х годов выглядела намного более по-имперски, чем сама метрополия. Лондон долгое время отказывался от монументальности. В соревновании за архитектурный престиж британская столица многократно проигрывала Парижу. Застройка Риджент-стрит архитектора Джона Нэша оказалась слабым ответом на Триумфальную арку, строительство которой велось с 1806 по 1836 год. А обновленному облику Парижа, возникшему при Наполеоне III, Лондону просто нечего было противопоставить. Французам со временем все лучше удавалось придавать блеск Всемирным и Колониальным выставкам, проводившимся в Париже. Лондон же продолжал оставаться «гадким утенком» среди европейских мегаполисов. Он все время выглядел намного беднее, чем был в действительности. Тем не менее в течение всего XIX века в Лондоне существовали намного лучше обустроенные уличное освещение и канализация, чем в нескромной французской столице.