Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Когда в 1837 году Виктория была коронована, репутация британской монархии находилась на низком уровне. При поддержке своего талантливого супруга Альберта (с 1857 года с титулом принца-консорта, который был использован впервые) Виктория со временем заработала себе славу добросовестной, ведущей образцовую семейную жизнь матери. После смерти Альберта в 1861 году она отказалась от всех представительских функций и в течение многих лет скрывалась в своих шотландских владениях. То, что это не оставило равнодушным британскую общественность, а отдельные голоса даже ставили вопрос о будущем монархии, показывает лишь, насколько велика была роль королевской семьи в эмоциональном мире нации. Монархия, как в 1865 году сформулировал журналист Уолтер Бэджет в своей влиятельной книге «Английская конституция», не обладала властью, а представляла собой часть британской государственной машины, которая символически заботится о гражданском доверии и осведомленности сообщества[833]. Бэджет переоценил временные слабости британской монархии. В 1872 году Виктория вышла из своего вдовьего укрытия и благодаря серьезному интересу к общественным делам, заслуживающей доверия репутации позиции «над классами», а также не в последнюю очередь с помощью тщательно организованной политической пропаганды стала подлинно популярной королевой. Из ее девятерых детей, сорока внучек и внуков некоторые вступили на европейские престолы. В результате того, что в 1876 году Бенджамин Дизраэли сделал Викторию императрицей Индии, она стала своего рода мировым монархом, тесно отождествляемым с британским империализмом, который она поддерживала. Однако уже у молодой Виктории сложилась убежденность в принадлежности Индии к ее королевству и в своих обязательствах перед индийскими народами. Бриллиантовый юбилей 1897 года вызвал такой подъем роялистов в британском обществе и в политическом лагере, какого английская монархия никогда прежде не знала. Когда в 1901 году Виктория умерла, большинство людей в Великобритании не могли даже вспомнить времени без нее. Критики британской монархии почти полностью затихли. Виктория, Альберт и ее советники приспособили институт монархии к новым временам как в отношении его политических функций, так и в отношении символической харизмы[834]. Женщина на вершине величайшей мировой державы, Виктория символизировала скорее матриархальную заботу, чем возросшую роль женщин в политике и общественной жизни. Тем не менее она олицетворяла самостоятельное политическое участие женщин в мужском мире; кроме нее это делала лишь одна вдовствующая императрица – ее более молодая современница Цыси в Китае. Изначально близкая к либералам, Виктория до конца своей жизни поддерживала консервативные элементы в британской политике. Однако она оставалась в стороне от крайних форм агрессивного империализма и оставила своей семье в наследство заботливое отношение к беднейшим слоям британского общества[835].

На первый взгляд кажется, что японская императорская власть вращалась по другой орбите, нежели европейские монархии. В документальной форме ее можно проследить с конца VII века н. э., когда в Японии впервые возникло централизованное общество. Таким образом, японская монархия примерно на два века старше, чем английская (англосаксонская), если вести историю последней с Альфреда Великого (годы правления 871–899). Японский институт тэнно (так называют императора по-японски), несмотря на блестящий пример для подражания в лице еще на восемьсот лет более древней китайской императорской власти, с самого начала был основан на культурных и политических особенностях Японии. Даже в XIX веке он развивался вне монархического ландшафта Европы, в который император Мэйдзи был включен скорее символически[836]. Он не был связан с европейским классом монархов родственными связями, в то время как его единственный американский коллега, император Бразилии Педру II, приходился по крайней мере двоюродным братом австрийскому императору. Азиатские суверены могли усвоить модель европейских княжеств только из литературы, как это сделал Насер ад-Дин Шах, который с восхищением читал биографии Петра Великого, Людовика XIV и Фридриха II[837]. С практической солидарностью поверх цивилизационных границ у монархов дело обстояло плохо. Султан Абдул-Азиз во время своего путешествия по Европе в 1867 году, посетил несколько столиц, и у него сложилось впечатление, что лишь император Франц Иосиф обращался с ним на равных без всяких оговорок[838].