Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Японский император был отстраненной от мира личностью, а не «королем-гражданином» западноевропейского образца, не главой прозрачного для внешнего окружения придворного общества. И все же с Европой есть много параллелей. В отличие от Китая, где императоры до самой революции 1911 года придерживались концепции монаршей власти, сложившейся в XVII веке, монархическая концепция Мэйдзи была продуктом революционной эпохи, нового начала под знаком модерна. Подобно Великобритании, Япония пережила в XIX веке колоссальный рост престижа монархии. В 1830 году, когда в Великобритании королевская власть оказалась в значительной мере дискредитирована злоупотреблением служебным положением и аморальностью, императорский двор в Киото также пребывал в перманентном для него состоянии бессилия. Власть в стране сосредоточилась вокруг сёгуна в Эдо. Но в 1912 году, когда император Мэйдзи умер, императорская власть стала высшим источником политической легитимности и главной неподвижной звездой на небосводе национальных ценностей. Тэнно как на бумаге, так и в реальной японской политической системе был могущественнее королевы Виктории в Великобритании. Объединяло же их то, что монархия закрепила за собой центральную функцию в качестве интегрирующей инстанции национальной культуры. В японском случае это было еще более явно, чем в британском, и стало результатом преднамеренного возрождения монархии.

Здесь следует различать два обстоятельства. С одной стороны, императорская власть, благодаря революционному указу от 3 января 1868 года, который провозглашал восстановление императорской власти, стала центральным институтом японского государства – то есть тем, чем в Великобритании являлся парламент. Отныне политическая власть могла считаться легитимной, только когда она осуществлялась от имени и по поручению молодого принца по имени Муцухито, который взошел шестнадцатилетним на престол под девизом правления «Мэйдзи». Инициаторы Обновления Мэйдзи нуждались в императоре для легитимации своего режима, который в принципе был узурпаторским. Они видели в нем сильную личность, чьи взгляды в основном совпадали с их взглядами, при этом принц никогда не позволял использовать себя. В конце века Япония стала конституционным государством во главе с необычайно сильной фигурой императора. Столь же значимым не стал потом ни один из двух преемников Мэйдзи. С другой стороны, формирование символического аппарата императорской власти заняло некоторое время. Императорская власть была заново преобразована в отчетливо национальный институт. Он должен был объединить нацию изнутри поверх всех социальных и региональных разделений, способствовать дисциплине и послушанию населения, служить носителем однородной национальной культуры – которая была противопоставлена множественности народных культур – и внушать населению мировоззрение, в котором оно могло бы узнать себя.

Император не был тем, кем был сёгун из дома Токугава между 1600 и 1868 годами: верховным феодалом на вершине пирамиды привилегий и зависимостей. Он должен был стать императором всего японского народа, инструментом и посредником в приучении японцев к особой форме модерности. Внешне тэнно олицетворял модерную Японию и делал это с большим успехом. Представительство двора стало смесью, с одной стороны, аутентичных или выдуманных древнеяпонских элементов, с другой стороны – заимствований из символики и практики европейских монархий того времени. Император появлялся то в японской одежде, то в форме и костюмах европейского образца и представлялся на фотографиях своему народу и международной общественности в двух официальных лицах. Его моногамная семейная жизнь была новым важным фактором по сравнению с гаремами предшественников. Потребовалось некоторое время, чтобы найти успешные символические стратегии обновленной императорской власти. Нововведенные символы от императорских гербов до национального гимна сначала нужно было создать, а затем донести до населения.