Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

В центре международной политики стоят вопросы войны и мира. До организованных государством массовых убийств XX столетия война была наибольшим злом, которое творили люди, а ее предотвращение – особенно ценным благом. Если в краткосрочной перспективе завоеватели и пользовались наибольшей славой, то во всех цивилизациях, по меньшей мере в глазах последующих поколений, им предпочитали миротворцев и хранителей мира. Наивысшего уважения заслуживали те, кому удавалось и то и другое: завоевать государство и затем установить в нем мир. Война, подобная в этом лишь другим всадникам Апокалипсиса – мору и голоду, охватывала все общество целиком. Неприметное отсутствие войны – мир – только и могло быть предпосылкой для сохранения жизни граждан и материального обеспечения. Поэтому международная политика никогда не является изолированной областью. Все другие аспекты действительности находятся в тесных взаимоотношениях с ней. Война никогда не остается без последствий для экономики, культуры, окружающей среды. С войной чаще всего связаны и другие драматические моменты истории. Войны нередко порождают революции (Английская XVII века, Парижская коммуна 1871 года или русские революции 1905 и 1917 годов) или приводят к ним (Великая французская революция 1789 года). Лишь некоторые революции, как, например, 1989–1991 годов в советской зоне влияния, не имели военных последствий[235], однако события 1989–1991 годов имели косвенные военные причины. Им предшествовала гонка вооружений в холодной войне, во время которой никто не был уверен, что она не раскачается до горячей.

За тесным переплетением международной политики с общественной жизнью во всех ее аспектах не следует забывать, что в европейское Новое время международные отношения выделились в отдельную сферу, отчасти развивающуюся согласно собственной логике. Со времени возникновения (европейской) дипломатии в Италии в эпоху Возрождения появились специалисты в сфере межгосударственных отношений. Образ мышления этих специалистов и ценности, которым они следовали, – высшие государственные интересы (raison d’etat); династические, а затем национальные интересы; престиж и честь повелителя или государства, – были зачастую чужды простым подданным и гражданам. Они формировали собственные коды, риторику и системы правил. Именно амбивалентность включения в социальные контексты, с одной стороны, и автономии, развивающейся по собственным законам, с другой, делает международную политику особенно привлекательным предметом исследования для историков.

XIX век был эпохой рождения международных отношений в том виде, какими мы их знаем сейчас. В последние годы это стало еще очевиднее, особенно когда после окончания биполярной ядерной конфронтации между США и Советским Союзом на первый план вновь вышли некоторые образцы военных стратегий и международного поведения, напоминающие периоды перед холодной войной или даже перед обеими мировыми войнами. Хотя и с фундаментальным отличием: после 1945 года ведение государством войн ради достижения своих политических целей перестало быть чем-то само собой разумеющимся. Международные соглашения делегитимизировали агрессивные войны как средство политики. Точно так же и готовность к такому ведению войны перестала считаться, как в XIX веке, «свидетельством модерности» (по выражению Дитера Лангевише), – если вынести за скобки статусность владения ядерным оружием в некоторых государствах нынешней Азии[236]. Следует отметить пять важных достижений XIX века.