Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

Наполеоновская Франция стала первым воплощением авторитарного цивилизующего государства в Западной Европе. Государство служило инструментом спланированного преобразования устаревших старых режимов как внутри Франции, так и за ее границами. Целью реформ, в отличие от раннего Нового времени, – во всяком случае, до энергичного ниспровергателя основ в габсбургских землях, императора Иосифа II – было уже не устранение определенных недостатков. Теперь речь шла об установлении совершенно нового порядка. Эта «наполеоновская» манера технократического преобразования сверху не ограничилась лишь Францией. Она неоднократно встречается на других территориях колониального мира. Так, лорд Кроумер, который после британской оккупации 1882 года правил Египтом практически как всесильный наместник, представлял собой, с его предпочтениями к холодной административной рациональности, в некотором роде наполеоновскую фигуру – с той, однако, разницей, что представление об «освобождении» местного населения у него полностью отсутствовало. В 1798 году Бонапарт хотел распространять в Египте просвещение. После 1882 года Кроумеру важно было лишь удерживать контроль над стратегически важной страной между Азией и Африкой и поставить его на твердые фискальные основания – в принципе аналогично совершенствованию техник господства в Индии после восстания сипаев, только в другом контексте. При осуществлении этих действий по-прежнему сохранялась дистанция по отношению к массам египетского населения. Приобщение Египта к цивилизации служило лишь интересам оккупационной власти и потеряло всякие революционные амбиции[616]. С другой стороны, отнюдь не вся позднейшая французская колониальная политика велась «по-наполеоновски». В лучшем случае лишь в Западной Африке удалось немного приблизиться к осуществлению рационального государства с воспитательной функцией. Но и тут это государство должно было идти на компромиссы (хотя и не с поселенцами, как в Алжире, но с местными владыками) – компромиссы, которые превращали идеальное прямое господство в иллюзию.

В отличие от враждебного к религии и церкви интервенционизма наполеоновского государства ранняя британская цивилизаторская миссия была проникнута мощными религиозными импульсами. Ее первый значительный протагонист Чарльз Грант, высокопоставленный чиновник Ост-Индской компании и автор влиятельных «Замечаний о состоянии общества среди азиатских субъектов Великобритании» (1792), представлял евангелическое возрождение в эпоху Французской революции. Взятая на себя протестантами миссия морального «совершенствования» индусов – часть своего рода британской колониальной романтики. Сюда же примыкала особая британская форма Позднего Просвещения, утилитаризм Иеремии Бентама, который в своих рационализаторских намерениях и авторитарных симпатиях не так уж далеко ушел от наполеоновского понимания государства[617]. В Индии этот своеобразный альянс между благочестивыми евангельскими христианами и обычно индифферентными в религиозном смысле утилитаристами содействовал, во всяком случае, отмене в 1829 году такого ужасного зла, как сожжение вдов заживо (сати), – после того как эту практику, уносившую ежегодно сотни жизней, семьдесят лет терпели в управлявшейся британцами Бенгалии[618]. Попытки цивилизовать Индию в европейском духе достигли своей кульминации в 1830‑х годах и закончились в 1857‑м – шоком, вызванным восстанием сипаев.