Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

К середине XIX столетия прежний jus gentium был переформатирован в обязательные для всех правовые «нормы цивилизованного мира» (standard of civilization). В XIX веке право стало главным инструментом транскультурных процессов приобщения к цивилизации. Право было действеннее, чем религия, поскольку его «импортеры» могли адаптировать его для местных нужд в том числе и там, где туземные ценности и нормы оказались невосприимчивыми к внедрению новшеств в области религии. Так, Япония, в которой миссии всех христианских конфессий и после повторного разрешения христианства в 1873 году так и не смогли по-настоящему утвердиться, в то же время в большом объеме заимствовала элементы европейских правовых систем. В исламском мире с его тесным сопряжением между верой и законом сопротивление попыткам обращения в христианство было как минимум столь же упорным, но и здесь в неколонизированных странах, таких как Османская империя или Египет (до британской оккупации 1882 года), вводились элементы европейского права. Престиж и эффективность права вытекают из его двойственной натуры: с одной стороны, это политический инструмент в руках законотворческих инстанций, с другой – продукт автономного или, как предпочитали считать немецкие теоретики права в эпоху романтизма, «анонимного» развития общественных ценностных установок. Такая раздвоенность права – между эволюцией и конструированием – проявлялась и в колониальном контексте. Право здесь, включая его применение судьями и полицейскими, часто представляло собой грозное оружие культурной агрессии. Запреты местных языков, например, относились к наиболее ненавистным мерам, предпринимавшимся властями, во всей истории колониализма. Такого рода меры всегда оборачивались голом в собственные ворота, никогда не достигая желаемого «цивилизующего» эффекта. В то же время к сильным сторонам Британской империи, по сравнении с другими колониальными империями, принадлежала открытая и способная к изменениям английская правовая традиция, прагматическое применение которой в ряде колоний оставляло простор для компромиссов и сосуществования с местными правовыми обычаями. Ее основу составляло не имевшее аналогов в Европе правовое сознание, видевшее в обязательной подотчетности должностных лиц не только перед вышестоящими, но и перед бдительной как в моральном, так и в правовом смысле общественностью один из важнейших признаков цивилизованности. Таким образом, применяемый в международном масштабе стандарт цивилизации (standard of civilization) был дополнением к верховенству права, существовавшему в обществе (rule of law)[620].

Викторианский «стандарт цивилизации», с точки зрения современников, возник не столько из сконструированного, сколько из эволюционного аспекта права[621]. Он возник с течением времени как этноцентричный предшественник нынешних прав человека и понимался в качестве универсально действующего ядра норм, которые в своей совокупности описывали, что значит быть членом «цивилизованного мира». Эти нормы содержались в разных областях юридического регулирования. Спектр простирался от запрета жестоких телесных наказаний, неприкосновенности собственности и договоров гражданского права до правил поведения в международных отношениях между государствами. Сюда же относилось правило, что правительства обмениваются послами и по крайней мере на символическом уровне обращаются друг с другом на равных. Эволюционная сторона такого понимания транскультурно действующих законов заключалась в идее того, что «стандарт цивилизации» – плод долгого процесса развития цивилизации в Европе и так называемые «ведущие нации» (часто до 1870 года под ними подразумевались только Великобритания и Франция) призваны стать хранителями этого состояния правового совершенства[622]. Претензия Европы на моральный авторитет вытекала, согласно такому воззрению, из успешного самовоспитания. Разве в XVIII веке не были оставлены в прошлом публичные жестокости религиозных войн, не убраны архаические пережитки из уголовного права (по крайней мере применительно к людям с белым цветом кожи), а гражданские нормы обхождения друг с другом не облечены в практические правила?