Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

В 1900‑х годах слово «раса» было в обиходе во многих языках по всему миру. Глобальный общественный климат был проникнут расизмом[682]. По крайней мере, на глобальном «Западе», который в эпоху империализма распространился на все континенты, немногие сомневались, что человечество делится на расы, что эти расы имеют по биологическим предпосылкам разные способности и вследствие этого также в различной степени имеют право определять свое существование самостоятельно. Еще в 1800‑х годах такие идеи вращались лишь в некоторых европейских ученых кабинетах, пусть даже практика в колониях и трансатлантическая работорговля не упускала из виду, что люди имеют различный цвет кожи. К 1880‑м годам цвет кожи стал базовым элементом коллективного воображаемого западных обществ. К 1930 году расизм по всему миру стал уже на порядок менее приемлемым, чем за несколько десятилетий до того. На «белом» Западе даже преуспевающие и ведущие буржуазный образ жизни афроамериканцы все еще с трудом могли найти себе комнату в отеле. Но по крайней мере в качестве научной концепции «раса» стала восприниматься более критически. Попытка Японии на Парижской мирной конференции 1919 года включить в устав только что основанной Лиги Наций пункт против расовой дискриминации провалилась – прежде всего из‑за сопротивления британских доминионов и США; но эта инициатива во всяком случае показала, насколько спорными представлялись теперь расистские дискурсы и практики[683]. Расистская риторика и практика национал-социалистов после 1933 года были восприняты мировой общественностью с большим недоумением, чем это было бы на рубеже XIX–XX веков: за рубежами Германии легкомысленно преуменьшали их серьезность, называя немецкими чудачествами. К 2000‑м годам расизм был дискредитирован по всему миру, во многих странах его пропаганда наказуема, всякая претензия на научность не воспринимается всерьез. Расцвет и падение расизма в качестве силы, влияющей на историю, в глобально-исторической перспективе приходятся на короткий промежуток примерно с 1860 по 1945 год. Этот мрачный период связывает XIX век с XX.

В 1900 году «раса» была центральной темой не только в тех странах, где «белые люди», как это теперь именовалось, составляли большинство населения. Господствующие белые меньшинства в колониях были озабочены угрозой своим претензиям на превосходство со стороны подчиненных «низших» рас. В Японии и Китае интеллектуалы успешно осваивали лексикон европейских расовых учений. «Расу» серьезно воспринимали в качестве научного термина. Особенно часто им пользовались биологи и этнологи, но распространен он был и в смежных дисциплинах. Если говорилось о «народе», то в меньшей степени, чем в предыдущие десятилетия, подразумевалось выражающее свою политическую волю сообщество «демоса» и во все большей – основанное на биологическом происхождении сообщество «этноса». Расовый дискурс не прошел и мимо левой части политического спектра: существовала даже социалистическая евгеника, то есть учение о планируемом «наследственном здоровье», которое претендовало на то, чтобы послужить созданию идеального общества равенства. Но в основном расовое мышление сосредоточилось в правой части политического ландшафта. Оно противоречило просветительским идеям – о естественном равенстве человека, его естественных правах, данных ему от рождения, его стремлении к свободе, миру и счастью. Расовое мышление по своим тенденциям было скорее коллективистским, чем индивидуалистским: прежде всего в Германии его важнейшими семантическими носителями стали понятия «народ» (Volk) и «народное/фёлькиш» (Völkisch) – хотя идеи расы и «фёлькише» и не полностью идентичны друг другу. Его частью была также «социал-дарвинистская» идея о борьбе рас за превосходство и о неизбежном поражении «слабейших». Кстати, проигравшими могли стать и белые: уже кое-кто из ранних теоретиков расизма был настроен пессимистично; а в русле настроений «имперской меланхолии» и некоторые колониальные практики предвидели усталость белого человека в изматывающих условиях тропиков[684].