Путь миссионера, нередко полный превратностей и опасностей, мог пересекать границы нескольких культур. Пусть и неординарной, но все же вполне реальной предстает удивительная жизнь Самуила Исаака Иосифа Шерешевского. В начале XIX века англикане развернули миссионерскую деятельность среди евреев в прусской, российской и австрийской частях Польши, то есть их деятельность уже сама по себе выходила за пределы одного государства. Одним из новокрещеных был Самуил Шерешевский, уроженец Литвы, учившийся на раввина и испытавший сильное влияние еврейского Просвещения (Хаскала). Он некоторое время изучал христианскую теологию в Бреслау (ныне Вроцлав), а затем попал в США и только тогда принял крещение у баптистов. После дополнительного богословского обучения в семинарии Шерешевский стал кандидатом в епископальной (англиканской) церкви для миссионерской деятельности в Китае. В 1859 году он приехал в Шанхай, 1862–1874 годы провел в Пекине, а в 1877‑го стал первым англиканским епископом в Шанхае. Шерешевский – один из самых выдающихся синологов своей эпохи. Он сыграл важнейшую роль в подготовке первого и до сих пор используемого перевода Ветхого Завета с древнееврейского на китайский. Шерешевский всегда дистанцировался от имперской политики и не разделял того пылкого желания обратить всех в христианство, которое характерно для его современника Джеймса Хадсона Тейлора – основателя Внутрикитайской миссии (1865), отличавшегося замашками библейского пророка. Миссионерство давало пристанище совершенно разным характерам[790]
.Подвести общий итог успехов деятельности христианской миссии едва ли возможно. К статистике крещений следует подходить с осторожностью. Утопическая цель ввести в состав мировой христианской паствы целые народы достигалась лишь в исключительных случаях. Обращения могли быть и не окончательными: после того как в 1796 году британцы на Цейлоне ослабили законодательное давление, многие местные протестанты вернулись к буддизму или индуизму[791]
. Успешной миссионерская деятельность оказывалась прежде всего там, где ее связь с колониальным государством была наиболее слабой. Это можно наглядно продемонстрировать на примере Индии[792]. Особенно легко на контакт шли маргинальные и непривилегированные группы местного общества, в том числе зачастую женщины. После нескольких столетий напряженной миссионерской деятельности в христианство обратилось лишь два процента индийцев. В Китае диспропорция между огромными усилиями и скромными результатами, пожалуй, еще больше бросается в глаза. (Пока не установлено, восходит ли нынешний ренессанс христианства в Китае к заложенным еще в докоммунистические времена корням.) Самые большие успехи были достигнуты в западной и южной Африке. Здесь – как в ту же эпоху среди маори в Новой Зеландии – возникли туземные церкви, которые – зачастую при миссионерской поддержке – спустя время начинали жить самостоятельной общинной и богословской жизнью. Несомненно, вклад миссионерства в глобализацию христианства был решающим. Из миссионерских инициатив нередко вырастали самостоятельные церкви, которые уже не находились в зависимости от европейских церквей-метрополий, даже если таковые существовали. Например, современное глобальное англиканство – это побочный продукт имперской экспансии, но уже давно оставивший позади свое имперское прошлое[793].Если же смотреть с точки зрения объектов миссионерского пыла, ситуация выглядела немного иначе. Правительства и особенно местные власти азиатских стран мало чего боялись так, как прибытия миссионеров. Миссионеры мыслили не так, как дипломаты или солдаты, с которыми обычно имели дело правители и чиновники неевропейских государств. Они руководствовались не известной во всех культурах логикой политики силы, а программой перестройки всех существующих отношений. Миссионеры часто казались пришельцами из иных миров. Они бросали вызов авторитету местных властей предержащих и, закрепившись на местах, создавали центры альтернативной силы, особенно когда знали, что за их спиной стоит имперское средство давления – канонерка. Даже если миссионеры не стремились к этому намеренно, они всегда сеяли сомнения в существующих социальных иерархиях. Они освобождали рабов, собирали вокруг себя маргинальные элементы местного общества, повышали социальный статус женщин и, как за одиннадцать веков до них это делал святой Бонифаций, подрывали авторитет жрецов, знахарей и шаманов. Миссионеры были гостями, которые приходили без приглашения, а не мудрецами, которых позвали, как это произошло с буддийскими монахами в ранние годы империи Тан в Китае. Если вначале к ним относились довольно радушно, как того требовали законы гостеприимства, то вскоре миссионеры сами стали нарушать все правила: они не уезжали, а оставались и начинали менять правила игры в местном обществе.