Преподобный Максим Исповедник, его жизнь и творения

Но даже если предположить, что в основе гасфинской истории есть своя правда, то совершенно непонятным является, почему она должна иметь касательство именно к преп. Максиму. Самый рассказ о двойном имени преп. отца наводит на естественное подозрение, не смешаны ли в рассказе Георгия два лица, два сказания. И в самом деле, кого знали наши главные свидетели — Евлогий и Георгий? Евлогий знал Панталеона и Мосха, от учения которых (оригенистического) «отвращал лице свое». О Георгии, насколько можно судить по последующему его рассказу, нельзя сказать, чтобы он знал Панталеона. Он говорит, что Панталеон-оригенист наполнил Максима ядом своего учения, и что Максим показал свое заблуждение по его смерти, но ничего не показывает, чтобы он лично знал Панталеона, как знал, по его словам, преп. Максима; напротив, недаром он подчеркивает, что Евлогий, его осведомитель, хорошо знал поименованных в гасфинской истории лиц. Да Георгий и не мог знать Панталеона. Если он действительно был очевидцем того, как умер учитель Максима Пантелеон, и как после того Максим «показал свое заблуждение» (л. 74b), то вряд ли Панталеон был, в таком случае, и архимандритом Ветхой Лавры, ибо это значило бы, что он эту должность занимал до 624–634 гг. с 576/591 г. (см. выше, прим.), тогда как за это время с конца VI в. известны настоятели Лавры с другими именами, не говоря уже о том, что 50-летнее настоятельствование маловероятно само по себе. Мы считаем поэтому невозможным заключать, что Георгий знал Панталеона. Все его слова о Панталеоне — попытки связать свои личные наблюдения с рассказом Евлогия. Но предприятие это явно искусственное и неестественное. Упоминание о перемене имени Мосха, о Панталеоне как учителе преп. Максима — только жалкое приспособление рассказа об одном лице к повествованию о другом. Евлогий со своей гасфинской историей знает только Мосха и Панталеона, Георгий — в своих наблюдениях — только преп. Максима. Между рассказом Евлогия и наблюдениями Георгия — целая хронологическая пропасть. От самой поздней даты гасфинской истории (третий год по поступлении «преп. Максима» в монастырь в возрасте 11–12 лет), т. е. от 594 г., мы должны сразу же совершить скачок к 634 г., началу (якобы) дифелитской проповеди преп. Максима, т. е. скачок в 40 лет. Брешь эта до 634 г. не заполнена ни единым личным воспоминанием Георгия, и между обоими рассказами нет иной связи, кроме создавшегося у Евлогия или Георгия отождествления преп. Максима с плодом незаконного брака, кроме попытки применения к преп. отцу рассказа, специально созданного для диффамации какого-либо оригениста. [3058] Отсутствие такой исторической связи видно и из несоответствия ее известным хронологическим данным. Судя по гасфинской истории, Мосх, если только он действительно был преп. Максимом и, стало быть, родился в 580 г., пробыл под руководством Панталеона, по крайней мере, три года, [3059] в 591–594 гг., в возрасте 11–14 лет. Для конца VI в. мы уже знаем настоятеля Лавры Феодора. Спрашивается, неужели в течение трех или более (но не выше шести) лет преп. Максим в возрасте 11–17 лет в такой степени стал учеником Панталеона, что так его называли и спустя 40 лет, и к Панталеону возводили его заблуждение? Не думаем, чтобы это было правдоподобно.

Если вообще архимандрит Панталеон существовал, то ученик его Мосх всегда так и был Мосхом, и родился он раньше, чем преп. Максим, раньше 580 г., — и вся гасфинская история (565–579 гг.) к преп. отцу отношения не имеет. [3060] Это тем более несомненно, что из творений преп. Максима мы знаем о его придворных связях, [3061] о знакомстве его с придворным церемониалом, [3062] с одной стороны, и о незнакомстве его, до известной поры, с Палестиной [3063] — с другой.

Перейдем теперь к личным наблюдениям Георгия.