Преподобный Серафим

Преподобный Серафим поучал, что люди, стремившиеся к духовной жизни, непременно пребывали в постоянном причащении. Незадолго до своей смерти, призвав протоиерея Садовского и устно передавая ему завещание (вместе с церковницей Ксенией Васильевной и Мотовиловым), сказал:

«Причащаться Святых Христовых Животворящих Таин заповедую им – сестрам Дивеевским, во все четыре поста, двунадесятые праздники и чем чаще, тем лучше! Ты, духовный отец, не возбраняй, сказываю тебе, потому что благодать, даруемая нам в причащении, так велика, что как бы недостоин и как бы не грешен был человек, но лишь в смиренном покаянном сознании всей греховности своей приступит к Господу, искупляющему всех нас, хотя бы от головы до ног покрытый язвами грехов – и будет очищаться Божественной благодатью Христовой, все больше и больше светлеть и спасется».

Это завещание, данное Дивеевским сестрам, повторяется в поучениях его.

«Благоговейно причащающийся Святых Таин, и не однажды в год, будет спасен и благополучен и на сей земле долговечен».

Эти слова мы приводим с особой радостью. Жизнь наша засвидетельствовала о насущнейшей необходимости для духовного нашего устроения постоянного причащения Святых Таин.

Это стремление к постоянному причащению возникло не от проповедей, не от ссылок на правило Церкви, не от ссылок на святых отцов – оно возникло из душ человеческих.

Люди сами стали к этому стремиться, чувствуя, что иначе погибнут. Погибнут без благодатной немощи в условиях современной помощи в условиях современной мирской жизни. Жажда внутреннего устроения привела множество верующих к постоянному вкушению Святых Таин.

«Кто в мирном устроении, – говорит преподобный Серафим, – неуклонно ходит, тот как бы лжицею черпает духовные дары».

Духовные дары, это есть та самая вожделенная область, к которой стремятся все души человеческие, не желающие жить только плотской жизнью.

Человек плотский и мирской желает черпать самой большой ложкой все то, что может дать ему привлекательного мирская жизнь, дабы насладиться всем тем, что может дать услаждающего эта жизнь земная. Человек, который живет для того, чтобы пить, есть, спать, устраиваться, и потом, думая, что без всякого за это ответа он умрет, сгниет и этим все кончится – такой человек и черпает, и черпает из этого смрадного источника мирских наслаждений все то, что может дать ему услаждение животной природе – вот подобно этому в области жизни духа есть свои радости, благодатное наслаждение, но для того, чтобы сделаться способными вкушать их, надлежит свою душу привести в особый порядок, в особый строй, в каковой и приводится душа благодатной силой Церкви и работой человека над стяжанием мирского духа.

«Что есть лучшего в сердце, – говорит преподобный Серафим, – того мы без надобности не должны обнаруживать, ибо тогда только собранное останется в безопасности от видимых и невидимых врагов, когда оно, как сокровище, хранится во внутренности сердца. Не всем открывай тайны сердца своего».

Здесь преподобный Серафим говорит о том, о чем так часто и мы, на основании слов святых отцов, говорим здесь на всех беседах наших, разумею: внутреннее пустынножительство, разумею: внутренний монастырь, внутреннюю уединенность, замкнутость духовного бытия нашего, как бы отгораживаемого от всего того, что может внести рассеянность, и смуту, и осквернение. Но это вовсе не значит, что нужно скрывать свое христианское звание.

Здесь говорится: что есть лучшего в сердце, того мы, без надобности, не должны обнаруживать, здесь говорится о наших духовных состояниях, о нашей внутренней интимной религиозной духовной жизни.

Но когда человек должен исповедовать себя христианином, или просто когда сама жизнь ставит его в такие условия, что он не может погрешить против Христа, скрывая свое христианство и свою веру, тогда речь идет уже не об этом скрывании в сердце своем лучшего, что в нас есть, а речь идет о малодушии нашем, о нашем неверии, о нашей нетвердости на том пути, по которому мы идем.

Ты скрывай, скрывай поглубже свою внутреннюю духовную жизнь от мирских глаз, но ты не скрывай своего креста, который висит на груди твоей – это совсем другое.