Прерванная жизнь

– Не смешно, – сказала я.

Джорджина снова забарабанила по стеклу.

– Сейчас я все устрою, – заявила Лиза.

Она вытащила из кармана зажигалку и прикурила сигарету. Из дежурки тут же выскочили две медсестры.

– Отдай зажигалку, – приказала одна, а вторая вырвала сигарету из рук Лизы.

Лиза улыбнулась в ответ:

– Мы ждем медсестру, которая должна отвести нас обратно в отделение.

Сестры вернулись в дежурку.

– Зажигалки тут запрещены. И курить можно только под надзором. Я знала, что они выскочат, – объяснила Лиза. Она достала вторую сигарету, но потом засунула ее обратно в пачку.

Вышла наша медсестра.

– Недолго вы, – заметила она. – Как Элис?

– Она сказала, что ей лучше, – ответила Джорджина.

– У нее дерьмо… – начала было я, но не знала, как это описать.

Медсестра понимающе кивнула.

– На самом деле так частенько случается.

Убогая гостиная; палаты с письменными столами, стульями, одеялами и подушками; санитарка, выглядывающая из дежурки и болтающая с Полли; мелок в ложбинке под доской, на которой нужно было отметиться по прибытию, – мы снова дома.

– Ох, – в очередной раз выдохнула я. То ли мне не хватало воздуха, то ли я не могла избавиться от того воздуха, что застрял у меня в легких.

– Как думаете, что с ней произошло? – спросила Джорджина.

– Что-то явно произошло, – ответила ей Лиза.

– Но дерьмо на стенах, – не могла успокоиться я. – Господи, а с нами такое может произойти?

– Она же сказала, что чувствует себя уже лучше, – заметила Джорджина.

– Я так полагаю, это все относительно, – сказала Лиза.

– Но с нами-то такого произойти не может, правда? – спросила я еще раз.

– Сделай так, чтобы не произошло, – сказала Джорджина. – Не забывай об этом.

Тень реальности

Мой психоаналитик уже умер. До того как стать моим психоаналитиком, он был моим психотерапевтом и очень мне нравился. Из окна его кабинета на первом этаже корпуса, в котором располагалось отделение усиленного наблюдения, открывался прекрасный вид: деревья, ветер, небо. Зачастую я просто молчала. В нашем отделении практически не было тишины. Я глядела на деревья и молчала, а он глядел на меня и тоже молчал. Чудесное общение.

Время от времени он что-то произносил. Однажды я задремала прямо у него в кабинете, после того как всю ночь кричала и бесновалась в отделении.

– Тебе хочется спать со мной? – обрадовался он.

Я открыла глаза и посмотрела на него. Довольно молодой, но уже лысеющий, с нездоровым цветом лица, с мешками под глазами – он был меньше всего похож на человека, с которым мне бы захотелось переспать.

Но обычно он вел себя нормально. Садясь в кресло у него в кабинете, я не обязана была ничего рассказывать, и меня это успокаивало.

Но он не мог совсем оставить меня в покое. Он принимался спрашивать: «О чем ты сейчас думаешь?» Я никогда не знала, что ему на это ответить. В голове у меня было пусто, и мне это нравилось. Затем он начинал рассказывать мне, о чем я могла бы думать. «Кажется, ты сегодня грустная», – говорил он. Или: «Кажется, ты сегодня чем-то озадачена».

Естественно, я была грустная и озадаченная. Мне было восемнадцать лет, на дворе была весна, а я сидела за решеткой.

Так уж получалось, что он говорил много неправильных вещей обо мне, и мне приходилось его поправлять, чего он, конечно, и ждал. Меня раздражало, что у него получается. В конце концов, я лучше знала, что чувствую, – ему-то откуда знать?

Его звали Мэлвин. Я даже жалела его – дурацкое имя.

Когда я шла из нашего отделения к нему в кабинет, я часто видела, как он паркуется. Обычно он приезжал на универсале с наклеенными полосками «под дерево», но иногда это был блестящий черный «Бьюик» с овальными окнами и виниловой крышей. А однажды я увидела его за рулем зеленой спортивной машины, на которой он влетел на парковку, а потом резко затормозил.

Я рассмеялась, потому что кое-что поняла про него, и это было забавно. Мне не терпелось рассказать ему.

Как только он появился в кабинете, я тут же выпалила:

– У вас ведь три автомобиля, так?

Он кивнул.

– Универсал, седан и спортивный, так?

Он снова кивнул.

– Это же ваша психическая сущность! – воскликнула я. – Понимаете, универсал – это ваше эго, прочное и надежное. Седан – это суперэго, потому что вы хотите, чтобы вас воспринимали как сильного и вызывающего уважение, а спортивная машина – это бессознательное. Ее невозможно удержать на месте, она рвется вперед, быстрая, опасная и даже в чем-то запретная.

Я заулыбалась.

– Она же новая, правильно? Ваша спортивная машина?

На этот раз он не кивнул.

– Вам не кажется, что это великолепно? – спросила я у него. – Это же так здорово, что автомобили – это отражение вашей психики.

Он ничего не ответил.

Зато вскоре он начал меня уговаривать заняться психоанализом.

– Прогресса не наблюдается, – объяснял он. – Думаю, самое время начать психоанализ.

– А чем он поможет? – допытывалась я.

– Прогресса не наблюдается, – только и повторял он.

Через пару недель он сменил тактику.

– Ты единственная пациентка в этой больнице, с которой можно провести психоанализ, – убеждал меня он.

– Ой, правда? А почему?

Я ему не верила, но была заинтригована.