Преступление и наказание, Часть 3

His is the old, circumstantial method....	Ну и материальный старый метод...
But he understands his work... thoroughly....	А дело знает, знает...
Last year he cleared up a case of murder in which the police had hardly a clue.	Он одно дело, прошлого года, такое об убийстве разыскал, в котором почти все следы были потеряны!
He is very, very anxious to make your acquaintance!"	Очень, очень, очень желает с тобой познакомиться!
"On what grounds is he so anxious?"	- Да с какой же стати очень-то?
"Oh, it's not exactly... you see, since you've been ill I happen to have mentioned you several times....	- То есть не то чтобы... видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать...
So, when he heard about you... about your being a law student and not able to finish your studies, he said,	Ну, он слушал... и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал:
'What a pity!'	"Как жаль!"
And so I concluded... from everything together, not only that; yesterday Zametov... you know, Rodya, I talked some nonsense on the way home to you yesterday, when I was drunk... I am afraid, brother, of your exaggerating it, you see."	Я и заключил... то есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов... Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли... так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь...
"What?	- Что это?
That they think I am a madman?	Что меня сумасшедшим-то считают?
Maybe they are right," he said with a constrained smile.	Да, может, и правда. Он напряженно усмехнулся.
"Yes, yes.... That is, pooh, no!...	- Да... да... то есть тьфу, нет!..
But all that I said (and there was something else too) it was all nonsense, drunken nonsense."	Ну, да все, что я говорил (и про другое тут же), это все было вздор и с похмелья.
"But why are you apologising?	- Да чего ты извиняешься!
I am so sick of it all!" Raskolnikov cried with exaggerated irritability.	Как это мне все надоело! - крикнул Раскольников с преувеличенною раздражительностию.
It was partly assumed, however.	Он, впрочем, отчасти притворился.
"I know, I know, I understand.	- Знаю, знаю, понимаю.
Believe me, I understand.	Будь уверен, что понимаю.
One's ashamed to speak of it."	Стыдно и говорить даже...
"If you are ashamed, then don't speak of it."	- А коль стыдно, так и не говори!
Both were silent.	Оба замолчали.
Razumihin was more than ecstatic and Raskolnikov perceived it with repulsion.	Разумихин был более чем в восторге, и Раскольников с отвращением это чувствовал.
He was alarmed, too, by what Razumihin had just said about Porfiry.	Тревожило его и то, что Разумихин сейчас говорил о Порфирии.