Читаем Преступление и наказание, Часть 4 полностью

I'll send for you.Когда надо, я сам приду или... вас позову.
Perhaps it will all come back, but now if you love me, give me up... else I shall begin to hate you, I feel it....Может быть, все воскреснет!.. А теперь, когда любите меня, откажитесь... Иначе, я вас возненавижу, я чувствую...
Good-bye!"Прощайте!
"Good God!" cried Pulcheria Alexandrovna.- Господи! - вскрикнула Пульхерия Александровна.
Both his mother and his sister were terribly alarmed.И мать, и сестра были в страшном испуге; Разумихин тоже.
Razumihin was also.- Родя, Родя!
"Rodya, Rodya, be reconciled with us! Let us be as before!" cried his poor mother.Помирись с нами, будем по-прежнему! -воскликнула бедная мать.
He turned slowly to the door and slowly went out of the room.Он медленно повернулся к дверям и медленно пошел из комнаты.
Dounia overtook him.Дуня догнала его.
"Brother, what are you doing to mother?" she whispered, her eyes flashing with indignation.- Брат! Что ты с матерью делаешь! -прошептала она со взглядом, горевшим от негодования.
He looked dully at her.Он тяжело посмотрел на нее.
"No matter, I shall come.... I'm coming," he muttered in an undertone, as though not fully conscious of what he was saying, and he went out of the room.- Ничего, я приду, я буду ходить! - пробормотал он вполголоса, точно не вполне сознавая, о чем хочет сказать, и вышел из комнаты.
"Wicked, heartless egoist!" cried Dounia.- Бесчувственный, злобный эгоист! - вскрикнулаДуня.
"He is insane, but not heartless.- Он су-ма-сшедший, а не бесчувственный!
He is mad!Он помешанный!
Don't you see it?Неужели вы этого не видите?
You're heartless after that!" Razumihin whispered in her ear, squeezing her hand tightly.Вы бесчувственная после этого!.. - горячо прошептал Разумихин над самым ее ухом, крепко стиснув ей руку.
"I shall be back directly," he shouted to the horror-stricken mother, and he ran out of the room.- Я сейчас приду! - крикнул он, обращаясь к помертвевшей Пульхерии Александровне, и выбежал из комнаты.
Raskolnikov was waiting for him at the end of the passage.Раскольников поджидал его в конце коридора.
"I knew you would run after me," he said.- Я так и знал, что ты выбежишь, - сказал он.
"Go back to them--be with them... be with them to-morrow and always....- Воротись к ним и будь с ними... Будь и завтра у них... и всегда.
I... perhaps I shall come... if I can.Я... может, приду... если можно.
Good-bye."Прощай!
And without holding out his hand he walked away.И, не протягивая руки, он пошел от него.
"But where are you going?- Да куда ты?
Перейти на страницу:

Похожие книги

Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза
Лев Толстой
Лев Толстой

Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком». <…>Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство.

Анри Труайя , Виктор Борисович Шкловский , Владимир Артемович Туниманов , Максим Горький , Юлий Исаевич Айхенвальд

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Биографии и Мемуары / Критика
Вьюга
Вьюга

«…Война уже вошла в медлительную жизнь людей, но о ней еще судили по старым журналам. Еще полуверилось, что война может быть теперь, в наше время. Где-нибудь на востоке, на случай усмирения в Китае, держали солдат в барашковых шапках для охраны границ, но никакой настоящей войны с Россией ни у кого не может быть. Россия больше и сильнее всех на свете, что из того, что потерпела поражение от японцев, и если кто ее тронет, она вся подымется, все миллионы ее православных серых героев. Никто не сомневался, что Россия победит, и больше было любопытства, чем тревоги, что же такое получится, если война уже началась…»

Вениамин Семенович Рудов , Евгений Федорович Богданов , Иван Созонтович Лукаш , Михаил Афанасьевич Булгаков , Надежда Дмитриевна Хвощинская

Фантастика / Приключения / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фантастика: прочее
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза