Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог

In vexation he took up the candle to go and look for the ragged attendant again and make haste to go away.	В досаде взял он свечу, чтоб идти и отыскать во что бы то ни стало оборванца и поскорее уйти отсюда.
"Damn the child!" he thought as he opened the door, but he turned again to see whether the child was asleep.	"Эх, девчонка!" - подумал он с проклятием, уже растворяя дверь, но вернулся еще раз посмотреть на девочку, спит ли она и как она спит?
He raised the blanket carefully.	Он осторожно приподнял одеяло.
The child was sleeping soundly, she had got warm under the blanket, and her pale cheeks were flushed.	Девочка спала крепким и блаженным сном. Она согрелась под одеялом, и краска уже разлилась по ее бледным щечкам.
But strange to say that flush seemed brighter and coarser than the rosy cheeks of childhood.	Но странно: эта краска обозначалась как бы ярче и сильнее, чем мог быть обыкновенный детский румянец.
"It's a flush of fever," thought Svidrigailov. It was like the flush from drinking, as though she had been given a full glass to drink.	"Это лихорадочный румянец", - подумал Свидригайлов, это - точно румянец от вина, точно как будто ей дали выпить целый стакан.
Her crimson lips were hot and glowing; but what was this?	Алые губки точно горят, пышут; но что это?
He suddenly fancied that her long black eyelashes were quivering, as though the lids were opening and a sly crafty eye peeped out with an unchildlike wink, as though the little girl were not asleep, but pretending.	Ему вдруг показалось, что длинные черные ресницы ее как будто вздрагивают и мигают, как бы приподнимаются, и из-под них выглядывает лукавый, острый, какой-то недетски-подмигивающий глазок, точно девочка не спит и притворяется.
Yes, it was so. Her lips parted in a smile. The corners of her mouth quivered, as though she were trying to control them.	Да, так и есть: ее губки раздвигаются в улыбку; кончики губок вздрагивают, как бы еще сдерживаясь.
But now she quite gave up all effort, now it was a grin, a broad grin; there was something shameless, provocative in that quite unchildish face; it was depravity, it was the face of a harlot, the shameless face of a French harlot.	Но вот уже она совсем перестала сдерживаться; это уже смех, явный смех; что-то нахальное, вызывающее светится в этом совсем не детском лице; это разврат, это лицо камелии, нахальное лицо продажной камелии из француженок.
Now both eyes opened wide; they turned a glowing, shameless glance upon him; they laughed, invited him....	Вот, уже совсем не таясь, открываются оба глаза: они обводят его огненным и бесстыдным взглядом, они зовут его, смеются...
There was something infinitely hideous and shocking in that laugh, in those eyes, in such nastiness in the face of a child.	Что-то бесконечно безобразное и оскорбительное было в этом смехе, в этих глазах, во всей этой мерзости в лице ребенка.
"What, at five years old?" Svidrigailov muttered in genuine horror. "What does it mean?"	"Как! пятилетняя!.. - прошептал в настоящем ужасе Свидригайлов, - это... что ж это такое?"
And now she turned to him, her little face all aglow, holding out her arms....	Но вот она уже совсем поворачивается к нему всем пылающим личиком, простирает руки...
"Accursed child!" Svidrigailov cried, raising his hand to strike her, but at that moment he woke up.	"А, проклятая"! - вскричал в ужасе Свидригайлов, занося над ней руку...
He was in the same bed, still wrapped in the blanket.	Но в ту же минуту проснулся.