Превратности научных идей

Все это значит, что линии между наукой и лженаукой не проступают четко, и еще значит, что до поры, пока не обнаружены зримые доказательства в пользу противоположной идеи, принятая точка зрения не может быть объявлена ложной, хотя бы она кое-кому и казалась таковой. Точно так же и представления, которые противоречат сегодняшнему пониманию, неверно списывать как лженаучные.

Скажем, для своей эпохи идея теплорода, поиски алхимиков, астрология, очевидно, не являлись псевдонаучными, но они оказались ими, когда оформились кинетическая теория тепла, химия, астрономия. Более того, замечает академик В. Гинзбург, до создания термодинамики было бы несправедливо зачислять в ряды ложных учений даже усилия строить вечный двигатель.

Это оценкой прошлого науки. Полезно следовать столь же осмотрительной тактике, заботясь о ее будущем. Порой ученое сообщество крайне щедро раздает обвинения в лженаучности тем, кто не проявил «верноподданнических» убеждений к господствующей парадигме, кто выказал недовольство общепринятыми законами. Заслушаем на сей счет мнение советского академика медицинской науки О. Борояна. Обычно, пишет он, идея, которая противостоит истине, считается ошибочной со всеми исходящими от нее следствиями. Так ли это?

Характерная ситуация. Несмотря на прогресс медицины, немало безнадежно больных раком, в отношении которых классные специалисты, чей авторитет вне подозрения, категоричны: мы бессильны, больному жить две-три недели. Но ведь живет же такой обреченный годы и десятилетия! Это факт, что рядовым провинциальным врачам удается с помощью только им известных методик таких больных спасти. Увы, высококвалифицированный корпус решительно отметает сии лечения как псевдолечения. И совершенно напрасно. О. Бороян уверен: «Деление работников науки на ученых и лжеученых не имеет под собой почвы».

Положим, с последним не согласимся. Все же размежевание есть, и основания тому имеются. Оттого рядом с наукой, к сожалению, процветает лженаука. О. Бороян прав в одном: подобные разграничения провести трудно, если использовать только те критерии, которые применяются в самой науке.

В связи с этим кажется разумным принять следующее: ключ к размежеванию на линии «научно — лженаучно» находится не в параграфах теории познания и не у обладателей здравого смысла и т. п., а совсем в другой сфере — в сфере нравственно-этического.

Иной раз подверженность науки определениям морали отвергается по тем соображениям, что, мол, законы природы, которые мы открываем, даже тени нравственного смысла не содержат. Какое отношение имеет, скажем, закон всемирного тяготения к этической норме? Так квалифицирует ситуацию, например, академик А. Несмеянов. Близкой позиции придерживается и академик А. Спирин: «В науку нельзя вносить этические нормы. Цель науки, — заявляет он, — поиск истины, а истина аморальной быть не может».

Конечно, А. Спирин прав, когда говорит, что истина — это гносеологическая, а не этическая категория. Но мы не можем согласиться с тем, что наука якобы исключает применение к ней моральных оценок, словно бы познавательная деятельность и этические нормы никоим образом не пересекаются.

Однако, сколь ни отличны по природе наука и этика, сколь ни далеки их цели, точки сопряжения между ними все же есть.

Если перед нами действительно исследователь, человек, который не держит иных мыслей, кроме как постижение природы, он не только верен истине, но и поступает по совести. Ибо истинное знание составляет такое содержание, которое очищено от личных пристрастий, лишено симпатий и антипатий автора — творца, свободно от определений его «я». Добытый результат обязан вступать в обиход не искаженным приблизительностью чьих бы то ни было мнений и пожеланий. «Постараемся же хорошо мыслить: вот основа нравственности». Такова установка великого французского ученого Блеза Паскаля. Но «хорошо мыслить» — это и значит мыслить правильно, эффективно, достигая цели, а цель и есть истина.

Собственно, больших ученых как раз отличали высокие моральные качества. Советский генетик А. Малиновский как-то провел статистический анализ зависимостей уровня теоретического мышления исследователя и его нравственных характеристик. Он установил, что выдающиеся теоретики обладали глубокими этическими свойствами.

Такая корреляция отнюдь не простое совпадение: лишь высоконравственный человек (будь то ученый или не ученый) способен бескомпромиссно, при «любой погоде» побороться за истину. Так уверенно пересекаются истина и справедливость, а моральные ориентиры привлекаются, чтобы оценивать результаты познания.