Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

А вот это уже было ошибкой, фатальной ошибкой. Мангазейцы, как и всякие провинциалы, обладали известным пиететом по отношению ко всякому человеку из Москвы и вообще «с запада». Но играть на этих чувствах следовало очень умело, внешне демонстрируя свое стремление стать своим и уважение к местным нравам. А Панасюк не просто не скрывал, что мангазейцы ему неинтересны, но и открыто демонстрировал свое пренебрежение здешней публикой. Что особенно бросалось в глаза, потому что для подобных демонстраций у него был рупор – епархиальная газета. С тех пор как отец Евгений стал главредом, со страниц «Православного Мангазейска» почти полностью исчезли статьи местных авторов и материалы о мангазейской церковной жизни и церковной истории края. Вместо них полосы заняли перепечатки из книг и с православных сайтов, которые изредка разбавлялись колонками за авторством самого Панасюка. Это задело за живое кружок мангазейских церковных интеллигентов, уже не один год публиковавшихся в епархиальной газете. Кульминацией же стала история с одной местной преподавательницей, кандидатом наук. Однажды она слегка переработала свой доклад, сделанный на одной научно-практической конференции, и решила опубликовать его в «Православном Мангазейске».

– Извините, но мы не можем это напечатать, – улыбаясь, как бы вежливо, ответил ей Панасюк. – Это не научная статья.

Преподавательнице оставалось только молча повернуться и уйти, размышляя про себя, почему вдруг в епархиальном издании стали печатать только научные статьи и почему доклад, не вызвавший у ее ученых коллег никаких нареканий, показался Панасюку, не имеющему оконченного светского высшего образования, недостаточно академичным… Разумеется, не сказав ни слова новому редактору «Православного Мангазейска», она не преминула поделиться этой историей с коллегами, в результате чего имиджевые котировки Панасюка резко пошли вниз. (Тем более что подобные истории стали случаться с завидной регулярностью.)

Другим раздражающим фактором стало то чрезвычайное внимание, которое в каждом номере уделялось Китаю. Отец Евгений не просто забил газетные полосы перепечатками – он забил их, главным образом, перепечаткам об истории православия в Китае, о современной миссионерской деятельности в Китае, о православных китайцах и прочем в этом роде. Для местного читателя это казалось издевательством. Во-первых, живя в пограничной с Китаем области, мангазейцы всегда с опаской взирали на своего соседа. Еще в советские времена, когда Мао Цзэдун обещал «вернуть китайские земли», а на границах регулярно случались кровавые стычки, в мангазейском массовом сознании укоренилась мысль, что китайцы готовят вторжение и лишь ждут подходящего случая, чтобы двинуть на север свою вооруженную стомиллионную орду. В 1990-е годы страх перед китайским нашествием усилился: СССР рухнул, его наследница РФ сокращала армию и отводила от границы войска, а КНР, напротив, уверенно шла в гору. Появление на улицах Мангазейска китайских гастарбайтеров и торговцев-челноков лишь подстегивало эти опасения.

– Они нас и без войны захватят, расселятся тут и все! – уверенно и скорбно повторяли мангазейцы.

И хотя к началу «нулевых» к китайскому присутствию люди успели попривыкнуть и страх перед мирной колонизацией или вторжением НОАК несколько ослаб, настороженно-негативное отношение к Китаю и китайцам сохранялось. И вот теперь, благодаря Панасюку, «Православный Мангазейск» оказался наполнен статьями о великой и древней культуре Китая, о его замечательных традициях и лучезарном будущем – в общем, пиетет перед великим соседом елейными потоками истекал из епархиального издания.

А во-вторых, невозможно было не заметить, что если Китай Панасюка интересует очень и очень сильно, то Мангазейск и мангазейцы ему не интересны. На взгляд мангезейской общественности, выходило совсем скверно: страну и народ, которые они привыкли считать враждебными, епархиальное издание рассматривало под лупой и при каждом удобном случае норовило облизать, а их самих не считало нужным даже замечать. Для провинциального самолюбия получалась страшная обида, которую Панасюк нанес, сам того не замечая – и тем самым сделал ее особенно тяжелой.