Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

– Понимаешь, если тебе поднимать, то всем надо поднимать, – ответил ему на это Евсевий. – Кстати, и мне тоже. Я должен получать сто тысяч. А я получаю десять! Так что пока – извини, не можем! Да и вообще, тебе, монаху, о деньгах надо поменьше думать! Куда тебе их тратить-то?

Отцу Игнатию оставалось лишь смиренно наклонить голову и удалиться. Ибо о планах по перевозке родни рассказывать сейчас было явно неуместно.

«Куда мне, монаху, их тратить! – думал он, направляясь к дому. – А куда тебе, монаху, сто тысяч рублей, которые ты типа должен получать?! Вот об этом почему-то никто не спрашивает! Самое ведь что смешное: если архиерею нужны новые туфли, ему покупают из епархиальной кассы. И еду ему оттуда же оплачивают. И все поездки. Тут не то что десять – тут ноль рублей можно себе оклад назначить, все равно хватать будет. А вот нам, попам, как жить? Нам-то не то что еду с одеждой епархия не покупает – вон, уже и собственную печать давать отказываются!..»

Отец Игнатий почувствовал, что чем дальше, тем более ничтожной величиной в епархиальном космосе он становится. А его епископ обрастает, как корабельное днище, моллюсками, всевозможными прилипалами. И прилипалы эти сплетаются в монолитную корку, которую прошибить скоро будет невозможно. От желаний и хотений этой уродливой корки уже зависит очень много, а дальше, похоже, будет зависеть еще больше…

* * *

– Ты хоть наелась? – спросил, как обычно, негромко и гнусаво, Георгий, архиерейский келейник, иподиакон и по совместительству водитель. Маша, она же Марья, она же Мария Молотникова, утвердительно кивнула.

– Наелась! – добавила она, окончательно прояснив ситуацию.

Диалог происходил в простенькой закусочной, в одном из спальных районов Кыгыл-Мэхэ, где находилась квартира матери и сестры Маши. Отца не было. Но в отличие от многих аналогичных семейных ситуаций, когда отца не было по результатам развода или он уходил из жизни как-то глупо и похабно – например, умирал от алкоголизма, – история машиной семьи была несколько более драматичной. В конце 1990-х отец был убит, точнее – зарезан, недалеко от того гаража, в котором стояла его старенькая «Нива». Убит, как обмолвился следователь, достаточно профессионально – в два удара ножа; начинающие и случайные убийцы так, как правило, не могут. Кто это сделал, так и осталось невыясненным. Врагов у погибшего почти не было, а те, что были, никогда бы не решились сводить с ним счеты таким образом. Ограбление? Но денег у него с собой не было, да и вообще – почти не было. Сколько-нибудь внятных концов, за которые можно было ухватиться, не нашлось, и менты, тихо матерясь по поводу «еще одного “висяка”», об этом деле забыли. Кто это мог быть? Кто угодно – но никто конкретный. Мало ли… Гопники и дворовая шпана, которой чем-то не понравился «этот мужик»… Некто «серьезный», перепутавший его с кем-то другим, значимым и важным… Гастролирующий серийный убийца… Версий было множество! В 1990-е годы люди как-то привыкли к газетным заметкам о том, что найден еще один труп. И если это не был труп близкого человека, уже и переставали такие сообщения замечать.

Но для Маши, ее сестры и мамы – это как раз и был самый близкий человек. Их мир в один день изменился до неузнаваемости и мог бы и вовсе рухнуть, но тут мать проявила неожиданную силу воли и рациональность мышления. Чтобы обезпечить своим дочерям достойное будущее и пристойное настоящее, она буквально через десять дней после похорон устроилась на вторую работу. Денег было немного, но распределяла она их очень толково, и в результате их семья не бедствовала. При этом мать, несмотря на все свои работы (и вскоре наметившийся карьерный рост), каждую свободную минуту отдавала только своим детям. А опору, как это часто бывает в подобных случаях, и мама, и обе ее дочки нашли в Церкви. И вскоре после гибели главы семьи стали самыми деятельными прихожанками одного из кыгыл-мэхинских храмов.

Тут, впрочем, нужно оговориться: речь шла отнюдь не о некой психотерапевтической помощи, которую многие люди стремятся получить в церковных стенах. (Или, как минимум, не только о ней.) Парадоксальным образом, мать к порогу храма толкнул рациональный склад ума, столь сильно обострившийся после гибели мужа. Она логически решила: на земле ее мужу она ничем помочь не может. Значит, нужно искать то средство, которое даст ему помощь за земными границами. А это, по ее мнению, имелось только в Церкви.

И, удивительно, но несмотря на пережитое горе и сопутствующие ему беды, ни мать, ни ее дочери при всей своей церковной активности как-то не уклонились ни в радикальный фундаментализм, ни в обычное злобное кликушество, которые, подобно проказе, массово поражают церковно-женскую публику.