Прежде, чем их повесят

Занду дан Глокте

Наставнику Дагоски, лично, секретно.

Очевидно, что несмотря на все ваши усилия, Дагоска не сможет долго оставаться в руках Союза. Поэтому я приказываю вам немедленно её покинуть и явиться ко мне. Доки, быть может, и потеряны, но вам не составит труда ускользнуть ночью на маленькой лодке. Корабль будет ждать вас на побережье.

Вы передадите власть генералу Виссбруку, как единственному оставшемуся в живых представителю Союза в правящем совете Дагоски. Вряд ли стоит говорить, что приказы Закрытого Совета защитникам Дагоски остаются прежними.

Сражаться до последнего человека.

Сульт

Архилектор Инквизиции его величества

Генерал Виссбрук медленно опустил письмо, плотно стиснув зубы.

— Правильно ли мы понимаем, наставник, что вы нас покидаете? — Его голос немного хрипел. От паники? От страха? От злости? И кто бы посмел упрекнуть его за это?

Помещение по большей части было таким же, как и в первый день, когда Глокта прибыл в город. Великолепная мозаика, искусная резьба, отполированный стол — всё блестело в лучах утреннего солнца, сиявшего за высокими окнами. Однако сам правящий совет сильно сократился. Виссбрук, с выпирающими над жестким воротничком вышитого мундира щеками, и хаддиш Кадия, устало обмякший на своём кресле — вот и все оставшиеся. Поодаль стоял Никомо Коска, прислонившись к стене у окна, и ковырял в ногтях.

Глокта сделал глубокий вдох.

— Архилектор желает, чтобы я… объяснился.

Виссбрук пискляво хихикнул.

— По какой-то причине в голову приходит образ крыс, бегущих из горящего дома. — Подходящая метафора. Если крысы бегут из огня, чтобы броситься в мясорубку.

— Бросьте, генерал. — Коска с лёгкой улыбкой на губах прислонил голову к стене. — Наставник не обязан был приходить к нам с этим. Он мог просто скрыться в ночи, и никто бы ничего не узнал. Так поступил бы я.

— Позвольте мне не уделять много внимания тому, как вы могли бы поступить, — усмехнулся Виссбрук. — Наше положение критическое. Внешние стены потеряны, а с ними и шансы удержаться надолго. Трущобы кишат гуркскими солдатами. Каждую ночь мы совершаем вылазки от ворот Верхнего Города. Мы сожгли таран. Убили несколько часовых, пока они спали. Но каждый день они приносят всё больше снаряжения. Вскоре, возможно, они расчистят место среди лачуг и соорудят свои огромные катапульты. И легко себе представить, что после этого Верхний Город окажется под непрерывным огнём зажигательных снарядов! — Он ткнул рукой в сторону окна. — Оттуда они смогут достать даже до Цитадели! Эту самую комнату может украсить булыжник размером с сарай!

— Я прекрасно осведомлён о положении, — отрезал Глокта. Вонь паники за последние дни усилилась настолько, что её и мёртвые учуют. — Но приказы архилектора вполне определённы. Сражаться до последнего человека. Никакой капитуляции.

Плечи Виссбрука поникли.

— Капитуляция в любом случае не поможет. — Он поднялся, нерешительно попытался расправить мундир, а потом медленно затолкнул кресло под стол. В этот миг Глокта почти жалел его. Возможно, он заслуживает жалости, но я всю свою израсходовал на Карлотту дан Эйдер, которая вряд ли вообще её заслуживала.

— Позвольте мне дать вам совет, от человека, который изнутри видел гуркскую тюрьму. Если город падёт, настоятельно вам рекомендую: лучше лишить себя жизни, чем попасть в плен.

На миг глаза генерала Виссбрука расширились, потом он посмотрел на прекрасный мозаичный пол и сглотнул. Когда он поднял лицо, Глокта удивился, увидев на нём горькую улыбку.

— Вряд ли я думал об этом, когда вступал в армию.

Глокта постукал тростью по изувеченной ноге и сам криво ухмыльнулся.

— Могу сказать то же самое. Что там писал Столикус? "Сержант, вербующий новобранцев, продаёт мечты, но поставляет кошмары"?

— Это подходит к случаю.

— Если это вас утешит, сомневаюсь, что моя участь будет приятнее вашей.