Прежде, чем их повесят

— Уже жалею. Проклятье, становлюсь дураком рядом с плачущими женщинами! И сама потащишь свой чёртов багаж! — Он оглянулся, подняв палец, но Витари уже надела маску. Её глаза были сухими, прищуренными и яростными. Кажется, слёз из этих глаз и за сотню лет не выжмешь.

— Не волнуйся. — Она дёрнула цепь, обёрнутую вокруг запястья, и крестообразный клинок вскочил с крышки сундука ей в ладонь. — Я путешествую налегке.

Глокта смотрел, как языки пламени отражаются от гладкой поверхности залива. Покачивающиеся пятна — красные, жёлтые, блестяще-белые на чёрной воде. Иней ровно и спокойно налегал на вёсла, его бледное лицо, наполовину освещённое мерцающими огнями в городе, не выражало никаких эмоций. За ним, сгорбившись и сердито глядя на воду, сидел Секутор. Витари за его спиной, на носу лодки — виднелся лишь шипастый силуэт её головы. Вёсла опускались в море и едва слышно загребали воду. Казалось, лодка почти не двигалась. Только тёмные очертания полуострова медленно удалялись в темноту.

Что я наделал? Предал полный людей город на смерть или рабство, ради чего? Ради чести короля? Этого слюнявого недоумка, который свои кишки не может контролировать, что уж говорить о стране. Ради моей гордости? Ха. Я потерял её давным-давно, вместе с зубами. Ради одобрения Сульта? Наградой мне будет пеньковый галстук и глубокий обрыв.

Он видел лишь чёрный силуэт скалы на фоне тёмного ночного неба, и скалистые формы цитадели на вершине. Может даже тонкие очертания шпилей Великого Храма. Всё удалялось в прошлое.

Что я мог сделать иначе? Мог связать свою судьбу с Эйдер и остальными. Сдать город гуркам без боя. Изменило бы это хоть что-то? Глокта кисло облизал пустые дёсны. Император всё равно принялся бы за чистки. Сульт всё равно послал бы за мной. Небольшая разница, тут и говорить не о чем. Что там говорила Шикель? Поистине немногим дан выбор.

Подул прохладный ветер, и Глокта потуже затянул свой плащ, скрестил руки на груди, поморщился и пошевелил туда-сюда онемевшей ногой, пытаясь разогнать кровь. Город стал всего лишь россыпью мелких огоньков вдали.

В точности, как говорила Эйдер — всё ради того, чтобы архилектор и ему подобные могли ткнуть в карту и сказать, что эта точка наша. Его рот дёрнулся в улыбке. И после всех усилий, после всех жертв, всех планов, замыслов, убийств, мы не смогли даже удержать город. Вся эта боль, ради чего?

Разумеется, ответа не было. Только спокойные волны, хлопавшие по борту лодки, тихий скрип уключин, успокаивающие всплески от вёсел на воде. Глокте хотелось почувствовать отвращение к себе. Вину за всё, что он натворил. Жалость к тем, кто остался позади на милость гурков. Так, как могут другие. Так, как мог и я давным-давно. Но сложно было чувствовать что-то, кроме крайней усталости и бесконечной ноющей боли в ноге, в спине, в шее. Он поморщился, откинувшись на деревянной скамье, как обычно пытаясь найти наименее болезненную позу. В конце концов, нет нужды наказывать себя. Скоро наказание придёт само[27].

Жемчужина городов

По крайней мере, теперь он мог ехать верхом. Шины сняли этим утром, и больная нога Джезаля больно стукалась о бок лошади. Ладонь на поводьях онемела и стала неуклюжей, рука ослабла и ныла без повязки. Зубы всё ещё тупо пульсировали от боли с каждым ударом копыт по разбитой дороге. Но по крайней мере он вылез из телеги, и это уже было что-то. Нынче мелкие радости делали его счастливым.

Остальные ехали мрачной молчаливой группой, угрюмые, как на похоронах, и Джезаль их не винил. Это место было мрачным. Равнина грязи. Трещины в голой скале. Песок и камень, без признаков жизни. Небо — белая пустота, тяжёлое, как тусклый свинец. Оно обещало дождь, но никак не могло разродиться. Все ехали вокруг телеги, словно хотели сбиться в кучку в поисках тепла — единственные тёплые существа на сотню миль холодной пустыни, единственные движущиеся существа в этом месте, застывшем во времени, единственные живые существа в мёртвой стране.